— Ну наконец-то! — восклицает Арина, едва я перешагиваю порог. — Все нормально? А Мирон где? Ты смогла его найти?
— Мирон остался в отеле, — поджимаю губы и, придерживаясь за стену, скидываю туфли.
— Как? — Ошарашенно округляет глаза. — Почему?
— Он трахается с Виталиной.
Прохожу мимо подруги в кухню. Внутри меня все снова дрожит. Горло сохнет и сжимается в спазме от не высказанных эмоций. Открываю вентиль и припадаю губами к крану.
— Чего-о?! — с запозданием взрывается Арина, а затем топает за мной. — В смысле?
— В прямом, — выпрямляюсь. — Толкает свой член в ее вагину в возвратно-поступательных движениях. Или она толкается… — морщусь. — В общем, я не приглядывалась.
— Да ты что?! Я не верю!
— Это правда. Он… мне…
Каждое следующее слово дается все сложнее. Образ подруги размывается из-за слез. Я все-таки не выдерживаю и рыдаю. Я не железная.
Меня так пробрало и унизило. Боль слишком велика, чтобы ее контролировать. Чтобы оставаться сильной и невозмутимой. У меня есть душа и сердце, которое билось чаще от одного только взгляда на Мирона, но:
— …Он мне изменил.
Мои ноги подкашиваются, будто я за секунду лишилась сил. Безвольно падаю на пол на колени, но боли не чувствую.
Арина одна из немногих, кому я могла довериться. Раньше этих исключительных людей было двое — она и Мирон. Теперь только она и осталась.
— Ах, дорогая, — подбегает ко мне и, присев рядом, заключает в объятия. — Все будет хорошо. Может быть, это какое-то жуткое недоразумение?
— Двое людей в постели голые, — всхлипываю. — Разве можно назвать такое недоразумением?
— Просто Мирон так сильно тебя любил. Его глаза только тебя видели. Он жил тобой, надышаться не мог…
— Значит, прошла его одержимая любовь, — утыкаюсь носом в Арину. — А что мне теперь делать?
— Прежде всего дождаться Мирона, — уверенно отвечает. — Нужно узнать, что он сам думает на этот счет. Как бы обидно ни было — надо.
— А мне просто хочется уйти отсюда. И не видеть его лет пятьдесят.
Подруга ухмыляется.
— Ты действительно веришь, что Мирон тебя отпустит?
— У него выбора нет. Я здесь жить не смогу. Мне даже воздух в этом доме кажется противным.
— И куда же пойдешь?
— К родителям вернусь. Конечно, они будут против, но я все-таки тоже прописана в их коммуналке.
— Или, если хочешь, пошли к нам со Славиком, — предлагает подруга. — Конечно, у нас не такие трехэтажные хоромы, как у Мирона, а съемная однушка. Зато с ванной, кухней и санузлом.
— Можно? — отлипнув от Арины, поднимаю мокрые глаза.
— Ну разумеется! Ты же моя самая-самая близкая подруга!
Этой ночью мне есть чем заняться. Пока Арина договаривается по телефону со своим парнем, я решительно собираю вещи, но только те, что были у меня до приезда сюда. Подачки Мирона мне нужны.
Пусть их Виталина донашивает! Она наверняка оценит. Ширпотреба на вешалках нет. Исключительно люкс.
Потом мы долго сидим с Ариной в кухне за чашкой чая. Мой уже остыл, я лишь пару глотков сделала.
Когда наступает утро, Арина все-таки поднимается в комнату отдохнуть.
Я продолжаю сидеть в кухне, как будто приросла к стулу. Слезы на щеках высохли еще пару часов назад. Мне стало легче. Я выплакалась до опустошения, до сорванных голосовых связок, а теперь мне будто все равно…
Так я думаю ровно до того момента, пока не слышу хлопок двери из прихожей. Напрягаюсь, до боли стискиваю зубы, инстинктивно выпрямляюсь.
— Малышка? — доносится голос Мирона.
А я молчу. Лишь прожигаю взглядом дверной проем.
Раздаются неторопливые шаги. Сначала проходятся по гостиной, а потом подкрадываются все ближе и ближе. В проеме останавливается Суворов.
Вид у него не очень: глаза красные, волосы взъерошены. Вчера он уезжал из дома в идеально отглаженном костюме, рубашке, галстуке, а сегодня галстука нет. Потерял, наверное, когда спешно раздевался.
В руках Суворов держит огромную охапку алых роз. Просто необъятную. Сколько же там цветков? Сто или больше? Такие букеты не дарят без повода. Это откуп.
— Доброе утро, малышка… — тихо, хрипло, виновато говорит он.
Мазнув по мне взглядом, опускает глаза.
Стыдно, что ли? У этого мужчины есть стыд? Вчера мне так не показалось.
— Здравствуйте, Мирон Олегович.
Мой голос такой холодный. Будто не мой. Он стал звучать ниже, грубее.
— Зачем же так официально, малышка? Не чужие ведь люди, — не поднимая глаз, отвечает Суворов.
— Ваша малышка выросла за одну ночь!