— Ну теперь-то она не богата! — усмехнулся кто-то из толпы.
— Пускай-ка она теперь сама пообслуживает богачей! — выкрикнул хорошо одетый мужчина.
— Уж лучше пусть послужит хозяину из низкой касты, — предложил, поедавший Публию глазами, парень в одежде касты Кузнецов, — но с тем же, или даже большим совершенством, чем потребовали бы от неё в высоком доме!
Этот парень заставил меня улыбнуться. Не секрет, что от рабынь, когда-то принадлежавших к высшим кастам, и на свою беду попавших к представителям низких каст, ожидается очень многое. Безусловно, у них теперь вообще нет касты любого вида. Даже человек из самой низкой из каст невообразимо выше их, поскольку в его доме они — всего лишь домашние животные.
— Она собиралась пережить падение Форпоста Ара, и наплевать ей было на то, что могло бы случиться с её сестрами по городу, — сообщил матрос.
Это известие было встречено ещё более гневными криками.
— Воспользовавшись такими ухищрениями, как провоцирующее платье и аксессуары, обнажавшее даже её икры, она надеялась, что её примут за простую незначительную красотку. А чтобы быть ещё привлекательнее для захватчиков, она даже отказалась подстричь свои волосы, несмотря на отчаянную потребность города в сырье для катапультных тросов. Этим она надеялась оказаться привлекательнее своих постригшихся соотечественниц. А ещё она носила с собой золото, которыми она надеялась подкупить завоевателей, чтобы купить у них для себя кольцо в нос и поводок. Короче, она уделила большое внимание подготовке себя для косианского рабовладельца.
Теперь вместо возмущённых криков из толпы послышался смех.
— В общем, — усмехнулся надсмотрщик, поднимая плеть, — мы тут подумали и решили, что будет очень уместно, чтобы её планы не пошли прахом. Так что, собираемся продать её именно косианцу!
Мужчины, услышав о таком решении, довольно хлопнули себя по бёдрам. Рассмеялись даже рабыни.
— Ну вот например, я — косианец! — выкрикнул один из мужчин, впрочем не носивший характерных одежд и аксессуаров Коса.
— Тогда, вполне возможно, — заметил наш матрос, войдя во вкус работы аукциониста, — ошейник, который она будет носить, окажется вашим!
— Не исключено, — засмеялся тот.
— И вот эта, — указал он на Клодию, — предала своих соотечественников, объявила о верности Косу и взяла косианское золото за свою измену!
— Но теперь-то она — рабыня? — уточнил кто-то с причала.
— Само собой, — заверил его парень с палубы бака.
— Предательница! — зло выкрикнул мужчина, одетый по косианской моде.
Клодия бросила умоляющий взгляд на надсмотрщика, и тот кивнул, разрешая ей говорить.
— Я сожалею о том, что я сделала! — тут же закричала Клодия. — Теперь я только рабыня! Пожалуйста, пощадите рабыню!
— Понятное дело, что и эту мы решили продать какому-нибудь косианцу, — сообщил надсмотрщик.
— Предательница! — крикнул косианец.
— Предательница! — вторил ему другой.
— Возможно, я куплю тебя! — крикнул третий. — Можешь не сомневаться в том, что плети в моём доме бьют больно!
— Я попытаюсь не вызывать вашего недовольства, Господин! — заплакала Клодия.
Теперь стало трудно что-либо расслышать. Шум стоял неимоверный. Барабаны и трубы на борту «Таис» гремели, с причала им отвечали, наверное, все музыкальные инструменты, что нашлись в городе. Не отставали в создании звукового фона и другие корабли. Кричали люди, кто-то что-то спрашивал с причала, ему что-то отвечали с палубы. Кто-то просто перебрасывался шутками.
Амилиана, периодически останавливавшегося, чтобы помахать толпе рукой, Сурилий в сопровождении тех, кто находился с ним, уводил с палубы бака. Скорее всего, Каллидор, теперь оставил палубу юта и ждал своего друга где-то в районе мачты. Похоже, Амилиану, командующему Форпоста Ара, решили оказать честь первым сойти на берег. Я и ещё несколько человек, включая Марка, пока остались на баке. Через некоторое время, под торжественный бой барабанов, рёв труб и приветственные крики толпы, Амилиан, хотя и без поддержки, но с заметной слабостью, сошёл на причал. За ним последовали Каллидор и Сурилий. Их и других офицеров сразу у сходни окружили мужчины, носящие медальоны городских чиновников.
Следом за этим, если можно так выразиться, официальным мероприятием, начали сходить на берег беженцы из Форпоста Ара, некоторые из них имели при себе небольшие узелки, скудное имущество, которое удалось спасти из горящего города, другое имущество робко следовало за своими владельцами на их собственных босых ногах. Большая часть толпы начала расходиться, уже через несколько енов, после того как причалы покинула процессия чиновников и офицеров. Вслед за ними потянулись в город и беженцы вместе со своей движимой и недвижимой собственностью. На корабле гребцы уже заканчивали крепить весла ещё перед швартовкой втянутые внутрь. Часть гребцов и матросов, свободных от вахт, закинув на плечи оружие и баулы с пожитками, потянулись к сходням. Встречали их с распростёртыми объятиями, часто демонстративно, кого родственники и друзья, кого их свободные спутницы, а тех, кто являлся рабовладельцами, с неподдельным нетерпением ожидали откровенно одетые, любящие рабыни. Почти то же самое происходило и в других местах и на других причалах.
— Удачный был рейс, — сказал надсмотрщик, подцепляя багром цепь, посредством которой рабская сбруя Публию крепилась к брусу, и подтягивая девушку поближе к борту.
— Это точно, — поддержал его я.
Едва тело Публии оказалось в пределах досягаемости, как двое других матросов перегнулись через планширь и вытянули рабыню на палубу бака, где поставили её на колени, пока оставив в кандалах, и сбруе. Через мгновение они точно так же вернули на судно и Клодию.
— Я так понимаю, — обратился ко мне матрос-надсмотрщик, — что у вас были некие тёплые отношения или что-то вроде того, с этими двумя рабынями.
— Да, — признал я.
— Рабыни, — окликнул он женщин.
— Да, Господин, — хором отозвались Публия и Клодия.
— Вы можете проститься с ним, — сообщил им парень, — способом подходящим для рабынь.
— Я желаю вам всего хорошего, Господин, — кротко проговорила Публия, стоя на коленях передо мной и, опустив голову, поцеловала мои ноги.
— И тебе всего хорошего, рабыня, — ответил я.
Клодия вслед за Публией, подползла ко мне и, встав на колени, согнулась и мягко и изящно, прижалась губами к моей ноге.
— Я тоже желаю вам всего хорошего, Господин, — попрощалась она.
— Удачи и тебе, рабыня, — сказал я.
А вот Марк, в отличие от остальных не смотрел ни на пирсы, ни на город, поднимавшийся над гаванью. Его внимание, было обращено в другую сторону, наружу, к выходу из гавани.
На причалах к этому времени уже было пусто, лишь несколько рабынь задержались здесь.
Надсмотрщик присел около Публии. Первым делом, отстегнув ручные кандалы от цепи, крепившейся к брусу, и сняв с её запястий браслеты кандалов, он завернул руки девушки за спину и защёлкнул на них наручники. Только после этого матрос занялся её ногами, точно так же отстегнув кандалы от цепи, затем освободил от кандалов сами щиколотки. Потом настала очередь сбруи. Закончив с Публией, парень перешёл к Клодии.
— Кажется, Ты не слишком стремишься поскорее увидеть Порт-Кос, — заметил я, обращаясь к молодому воину.
— Где, по-вашему, сейчас находятся северные войска Ара? — спросил меня он.
— Где-нибудь к югу от реки, — ответил я.
— Экспедиционные войска Коса ни за что не смогут проскользнуть между ними и рекой, — пробормотал Марк.
— Возможно, не смогут, — не стал спорить с ним я.
— Это было бы просто невозможно, — заявил он, похоже, пытаясь убедить скорее себя, чем меня.
— Возможно, — пожал я плечами, и обернулся.
Мужчина принес два рабских капюшона и цепь для шей, футов пять длиной и с ошейниками на каждом конце. Публия была повёрнута и поставлена на колени перед уже стоящей так Клодией. Шея Клодии оказалась запертой в ошейнике первой. Услышав за спиной сухой металлический щелчок, Публия испуганно вздрогнула, но обернуться не осмелилась. Следующий щелчок возвестил о том, что второй ошейник сомкнулся уже вокруг её шеи. Две рабыни были теперь соединены цепью, длина которой, действительно, оказалась около пяти футов. Круглые от испуга глаза Клодии ещё успели встретиться с моими перед тем, как на её голову опустился рабский капюшон, а его ремень затянулся под её подбородком и плотно прижался к шее. Мужчина застегнул пряжку на затылке рабыни. Через мгновение то же самое было проделано и со второй невольницей.