Выбрать главу

Но, ни на левом бедре, самом распространённом месте клеймения, ни на правом, втором по популярности, рабской отметины, к своему удивлению, не обнаружил. Осмотр бёдер, учитывая характер её одежды, был сделан быстро. Но я решил на этом не останавливаться, и рывком поставил женщину на ноги.

— Ой! — пискнула она.

Не обнаружил я клейма и внизу её живота, слева. Это, пожалуй, было третьим из наиболее используемых для выжигания клейма мест. На всякий случай проверил я и несколько других мест, более экзотических мест, таких как внутренние поверхности предплечий, левая сторона шеи чуть позади и ниже уха, задних частей ног и ягодиц. Я исследовал даже подъемы левой и правой ног. На её теле, действительно, не было клейма.

— Я — свободная женщина, — повторила она, по окончании столь грубого обследования.

— Кажется, тебя ещё не успели заклеймить, — вынужден был признать я.

— Я не рабыня, — снова заявила девушка. — Я — свободная женщина.

Признаться, мне это не показалось возможным, учитывая то, во что она была одета.

— Неужели Вы не узнаёте меня? — спросила она.

— На колени, — скомандовал я, и женщина моментально опустилась на колени.

— Вы, правда, не узнаёте меня? — разочарованно проговорила она.

Я озадаченно шарил взглядом по её телу. Безусловно, что-то в ней казалось мне знакомым.

— Присядьте передо мной, — попросила она, и я так и сделал.

Она поднесла руки к своему лицу. Шнурок мешочка с деньгами был дважды обмотан вокруг левого запястья девушки. Она держала руки перед собой, прикрывая лицо ниже переносицы, и скрывая ими нижнюю часть лица на манер вуали.

— Ага! — воскликнул я.

Теперь, когда меня не отвлекало её тело, как это было вначале, я вспомнил, где я мог видеть эти черты верхней части лица. В оправдание своей ненаблюдательности могу сказать, что при нашей первой встрече было довольно темно, и мне было особо не до разглядывания её особенностей. Я просто проходил мимо, пробираясь к своему спальному месту вчера вечером, но теперь я со всей ясностью вспомнил, эти маленькие руки, ладони которых со всей их деликатностью, чрезвычайной чувствительностью, выставленной открытостью, были повёрнуты ко мне. Теперь-то я понял, кем она была. Возможно, за время этой ночи она поняла, что она наделала. Возможно, большую часть этой ночи она провела рыдая от позора. И всё же теперь, утром, по-видимому, к настоящему времени, будучи полностью осведомленной о том, что делала, она осмелилась снова держать руки перед мужчиной именно таким образом. А ведь даже вчера вечером, едва поняв, как она держит руки, женщина быстро и пристыжено, повернула их ладонями внутрь, демонстрируя мне их тыльные стороны. Это, кстати, вполне ожидаемо от гореанки, попытаться скрыть черты своего лица от мужчины, прижав сложенные чашечкой руки перед носом и ртом. Как я уже не раз упоминал, гореане обычно расценивают губы и рот женщины как чрезвычайно чувственные детали её внешности, так что нет ничего удивительного в том, что многие свободные женщины, особенно представительницы высших каст, обеспокоены тем, чтобы скрыть их. Как же легко избавить их от этой иллюзорной защиты! Достаточно просто взять мизинцы и потянуть их на себя и в стороны, и можно сколь угодно долго любоваться ртом и губами женщины, открытыми перед вами. Однако в этом случае, когда она держала ладони повёрнутыми ко мне, я просто взял её за запястья и мягко отвёл руки вниз. Это выставило её слегка приоткрытые губы и рот для моего обозрения. Дыхание девушки стало быстрым и прерывистым.

— Да, — кивнул я, — теперь я вспомнил.

Вчера вечером я обнажил её лицо прямо перед тем, как закрепить её же собственную вуаль, вставленную ей в рот. В своё оправдание могу сказать, что вчера вечером в общей спальне третьего этажа было очень темно, крошечные лампы висели далеко в стороне и сзади, но теперь, после тщательного осмотра, я видел, что это действительно была та самая женщина.

— Вы заткнули мне рот, — сказала женщина. — Вы навязали мне свою волю. Я не могла ни говорить, ни кричать. Вы просто не позволили мне этого.

Я кивнул.

— И Вы связали меня! — прошептала она.

— Конечно, — сказал я.

Я сделал это её же чулками. Она смотрела на меня со страхом в глазах. Возможно, прежде её ещё никто и никогда не связывал. Теперь видя перед собой всю её красоту, а не сомневался, что она создана для верёвок, стали и кожи.

— Как тебе удалось освободиться? — поинтересовался я.

Признаться, мне было любопытно услышать то, что она ответит.

— Нет, — покачала она головой. — Самой мне не удалось этого сделать. Я была абсолютно беспомощна. Я не могла даже начать освобождать себя. Меня развязал кузнец, спавший неподалёку, и обнаруживший меня, когда проснулся.

— Понятно, — кивнул я.

— Вы знали, конечно же, что я не смогу освободиться самостоятельно! — внезапно, сказала она, с оттенком укоризны в голосе.

— Конечно, — признал я.

— Скажите, а рабынь тоже так связывают? — задрожав спросила девушка.

— Иногда, — ответил я.

— Вы порезали мою одежду, лишив её всех крючков и завязок, — сказала она. — Но всё же не стали раздевать меня. Вы оставили одежду лежащий на мне так, что она могла защитить мою скромность. Вы даже прикрыли мою голову и лицо моим капюшоном, что я не оказалась там с открытым лицом. Спасибо вам за это.

Я молча кивнул.

— Конечно, — добавила женщина, — капюшон при этом, мало чем отличался от рабского капюшона.

— Верно, — признал я.

— В итоге, если я не двигалась, то я не могла видеть того, что происходит вокруг меня, — заметила она, — а если бы я только пошевелилась, то я бы сама обнажила своё лицо.

— Выбор был за вами, — сказал я.

— К тому же, стоило мне дёрнуться, — продолжила она, — а оказалась бы голой.

— И снова, — кивнул я, — это было бы вашим выбором.

— Это потому, что я — свободная женщина? — уточнила она.

— Конечно, — согласился я.

— Будь я рабыней, то мне кажется, что у меня не было бы такого выбора, — предположила моя собеседница.

— Скорее всего, не было бы, — согласился я. — Рабыня обычно просто остается в том виде, в каком её оставил мужчина, например, в твоём случае, по-видимому, голой и связанной.

— А что Вы сделали с моим кинжалом, после того, как разоружали меня и оставили меня там полностью беспомощной? — спросила она.

— Я его сломал и выбросил, — ответил я.

Девушка понимающе кивнула.

— Ты возражаешь? — поинтересовался я.

— Нет, — покачала она головой.

— Он скорее мог стать причиной твоей смерти, чем защитил бы тебя, — пояснил я.

— Теперь-то я это понимаю, — призналась девушка. — Ужасной глупостью было носить его с собой.

— Точно, — усмехнулся я.

— Впрочем, и помимо этого, — добавила она, — мне не следовало держать при себе такую вещь. Это было неестественно и неправильно для меня иметь его.

— Возможно, впредь Ты избежишь подобной ошибки, — предположил я.

— Даже не сомневайтесь, — заверила меня женщина.

Женщина должна защищаться не сталью, а таким оружием как её беспомощность, уязвимость и её способность доставить ни с чем несравнимое удовольствие.

Я встал на ноги и, обернувшись, заглянул в тарновый ангар.

Птица заканчивала с куском мяса, который ещё недавно висел на веревке. Дежурный стоял рядом и держал в руке поводья.

— Я оставил тебя полностью прикрытой твоей одеждой, — заметил я, снова возвращая внимание к женщине, — хотя, конечно, их пришлось бы сшить заново и вернуть на место все завязки, но их, по крайней мере, можно было бы запахнуть и придерживать на себе. Как же тогда получилось, что Ты одета столь странным образом?

— Мне показалось, что это подходит мне, — сказала она, — что я должна носить это или нечто подобное, или возможно меньшее, даже ничего вообще.

Я промолчал, и женщина в ужасном смущении опустила глаза. Похоже, она крайне неловко чувствовала себя, будучи выставленной на всеобщее обозрение. Но с другой стороны, она сама сделала это.

Коже девушки была чрезвычайно светлой. Понятно, что основной причиной этого была её генетическая принадлежность к белой расе, но также несомненно и то, что немалую роль в такой белизне сыграла необходимость ношения плотных, жёстких, тяжёлых одежд сокрытия, столь обычных среди большинства зажиточных гореанских женщин. Думаю, контраст между прежними одеждами сокрытия и её сегодняшним «одеянием», больше подходящим для порабощённой девки, должен быть особенно и шокирующе драматичным для неё, знавшей о своём прошлом и настоящем статусе. Могу себе представить, какой богатый спектр новых эмоций она должна была сейчас испытывать, стоя на коленях на влажных камнях и чувствуя вольный воздух на своём теле.