— Это потому, что у тебя живот рабыни! — бросила ей Публия.
— Достаточно легко определить, — заметил я, — не является ли и твой живот, животом рабыни. Надо всего-то положить руку на тебя, и приказать поговорить эти фразы, медленно, глубоко и с чувством.
Публия в ужасе уставилась на меня.
— Но Ты-то, конечно же, свободная женщина, — заметил я.
— Да! — с жаром заверила она меня. — Да!
Вот только её страсть и поспешность ответа заставили меня думать, что она панически боялась того, что её живот предаст свою хозяйка.
— А Ты, Клодия, никогда не задумывалась над такими фразами? — полюбопытствовал я.
— О да, — улыбнулась она, — причём часто, правда, я никогда не думала о них в таком формальном ключе.
— Но при этом, Ты, так ни разу и не осмелилась раздеться, и встав на колени перед мужчиной, высказать ему это?
— Нет, — смущённо опустив глаза, ответила женщина. — Я очень боялась. Неволя — слишком значительный шаг для женщины. Она абсолютно отличается от всего, что было прежде. Для любой женщины бояться этого вполне естественно. И вот теперь, когда я наконец-то готова к тому, чтобы сделать это, тот, кто почти стал для меня господином, вдруг запретил мне это. Кажется, он хочет держать меня как свободную женщину, по крайней мере, какое-то время и по каким-то причинам.
Что верно, то верно. Были у меня на то свои причины.
— Что бы Ты стала делать, в случае если бы в тёмном доме или на пылающей улице столкнулась бы с косианцами или с кем-либо другим, — поинтересовался я.
— Я думала, что у меня будет письмо, предоставлявшее мне защиту, — ответила Клодия.
— Ты, правда, думаешь, мародёрствующий солдат остановился бы, чтобы прочитать это письмо? — удивился я.
— Скорее всего, нет, — улыбнулась она.
— Так, что бы Ты стала делать в этом случае? — настаивал я.
— Полагаю то, что сделали бы большинство женщин в такой ситуации, — пожала она плечами. — Разделась бы и, встав на колени, начала умолять сохранить мне жизнь, сделав рабыней. А потом, если бы мне повезло, то скорее всего, последовала бы за моим владельцем, на верёвке привязанной к кольцу вставленному в проколотый нос и с руками, связанными за спиной.
— Пожалуй, это было бы наиболее вероятно, — признал я.
— Рабыня! — прошипела Леди Публия.
Мы обернулись и принялись рассматривать Публию, стоящую перед нами голой на коленях. Надо признать, что у неё были очень красивые глаза и волосы. Тоже касалось и черт лица в целом. Изумительный живот, груди, бёдра, соблазнительное лоно. Что поделать, если женщины так невероятно, так непередаваемо красивы! Они просто созданы для того, чтобы хватать их, обнимать, брать, заключать в ошейники и владеть.
— Она очень красива, — признала Клодия.
Я внимательно изучал тело Публии, что явно вызывало у неё острый дискомфорт. Она отвела глаза, не желая и боясь встретиться со мной взглядом. Да, не мог не согласиться я, это верно, она очень красива, и эти маленькие белые запястья и щиколотки хорошо бы смотрелись в обрамлении кандалов, а лицо, груди и бёдра прекрасно выглядели бы на подиуме, в свете факелов аукциона.
— Очень красивая, — повторила Леди Клодия.
— Не красивее Тебя, — успокоил я свою сокамерницу.
— Я, правда, так же красива? — спросила она.
— Конечно, — заверил её я, и женщина застенчиво опустила голову.
Я решил, что не стоит говорить Клодии, всё же она пока свободная женщина, о том, что в данный момент она была намного красивее Публии. И дело было не столько во внешности, сколько в том, что она уже начала осознавать свою женственность. За последние несколько дней проведённых вместе со мной в камере, она начала заново открывать себя, она начала понимать, что такое быть женщиной.
— Ты рабыня, — процедила Публия.
— Да, — шёпотом признала Клодии, понятно, имея в виду не свой правовой статус, я своё внутреннее состояние.
Публия презрительно засмеялась над пристыжено опустившей голову Клодией. При этом мне было интересно, на самом ли деле Публия думала, что внутренне она чем-то сильно отличалась от своей бывшей заключённой. В конце концов, она тоже была женщиной.
— Рабыня! — дразнилась Публия, но Клодия не отвечала.
Если рассматривать этих двух женщин с точки зрения чисто физических характеристик, таких как их рост, фигура, глаза, волосы, черты лица и тому подобного, то они были приблизительно равны.
Публия окинула свою противницу презрительным взглядом, но та старалась даже не встречаться с ней глазами.
На мой взгляд, они хорошо бы смотрелись в качестве парных рабынь, особенно если Публии преподать, что такое рабство и улучшить её этим. Иногда от рабынь можно добиться куда большего эффекта, если свести двух девушек вместе, в пару, в которой каждая из них будет противопоставлять себя другой и одновременно, отчаянно конкурируя, усиливать и улучшать себя и друг дружку. Так что зачастую, купив двух рабынь сразу, можно только выиграть, чем если купить тех же девушек но по отдельности. Кстати, многие покупатели, когда они покупают больше чем один товар, вполне резонно ожидают получить скидку на один или на оба лота.
— Лицом к стене, — скомандовал я Публии, — на живот как прежде, руки по бокам, ладони вверх.
Девушка легла, как она уже лежала раньше за исключением того, что теперь была раздета.
— Ты — свободная женщина, насколько я это понимаю, — заметил я.
— Да! Конечно! — заверила она меня.
Я расправил её волосы, разложив их на спине девушки.
— Ну вот и расскажи мне, — попросил я, — что Ты будешь делать, если столкнёшься с косианцами?
— Я — свободная женщина! — заявила Публия. — Я не какая-то там рабыня! Я никогда бы не сдалась!
— Она мне не нравится, Господин, — насупилась Клодия. — И я больше не хочу быть такой как она. Мне кажется это отвратительным и ужасным, и в конечном итоге бесплодным и несчастным.
— Признаться, я не уверен, что свободные женщины вообще существуют, — пожал я плечами, — разве что в тривиальном юридическом смысле.
— Я — такая женщина! — закричала Леди Публия.
— Такие женщины как она, позорят таких женщин как я, слабых и переполненных потребностями, желающими любить и дарить любовь, — чуть слышно проговорила Клодия.
— В твоей слабости, потребностях и любви, в твоей честности и правдивости, Ты тысячекратно сильнее и выше, таких карикатур на женщин, пародий женщин, таких псевдомужчин, отрицающих самих себя и свои чувства, держащих себя холодными и не смеющими чувствовать и быть собой.
— Но мужчины сохраняют таких женщин, как я совершенно бессильными, — вздохнула Клодия, непроизвольно касаясь своего левого бедра.
— Да, — кивнул я, — и тебе это нравится.
— Да, — испуганно прошептала она, уставившись в пол, и дрожа от охвативших её эмоций.
Я подобрал полосу ткани, которую бывшая надзирательница использовала в качестве тюрбана, пряча свои неостриженные волосы, вуаль и «лохмотья» и вручил их Клодии.
— Что Вы делаете? — озадаченно спросила моя пленница.
— Положи их вон там, рядом с верёвкой, и ошейником с поводком, — велел я Клодии.
Женщина послушно сходила на середину камеры и, оставив там вещи, вернулась и встал рядом со мной.
— Трубы, — вздрогнула Леди Клодия.
— Очередной штурм, — кивнул я, и в тот же момент до нас донёсся рёв тысяч глоток.
— Это твои друзья, косианцы, — сообщил я Леди Публии.
— Они мне не друзья! — возмутилась та.
Если ответные крики со стен и были, то разобрать их было трудно.
— Но Ты же так тщательно готовилась, в надежде, что тебе разрешат принадлежать одному из них в качестве рабыни, — заметил я.
— Это ложь! — выкрикнула Публия.
Я видел, что её маленькие пальцы дёрнулись, но сжать их в кулаки, она так и не посмела. Пальцы беспомощно пошевелились, но ладони остались смотреть вверх.
— Но Ты носила с собой немало золота, — напомнил я ей, — которое по глупости думала предложить косианцам, чтобы они согласились оставить тебе жизнь и сделать тебя рабыней. Глупо. Они бы просто взяли золото, а затем сделали бы с тобой, всё что они бы хотели с тобой сделать, вплоть до того, что мимоходом зарубить мечом. Но даже если твои мысли в данном вопросе были правильны, то, возможно, это ещё хуже для тебя. Ведь Ты забыла о многих других женщинах Форпоста Ара, женщинах менее удачливых, менее богатых, чем Ты, у кого нет таких средств, чтобы с их помощью купить свои жизни.