Подойдя и присев рядом, я, без особого удивления, рассмотрел, что здесь имелась тяжёлая цепь, проходившая через кольцо, закреплённое в днище фургона. Один конец цепи спускался и исчезал между сгибами брезента, сжатого в руках женщины под её горлом, и вероятно, опоясав шею, запирался там на висячий замок, или крепился к ошейнику. Другой конец спускался вниз позади фигуры и также исчезал под брезентом, но уже в районе ног, вероятно чтобы сковать вместе её перекрещенные щиколотки. Увидев меня, девушка под фургоном сразу встала на колени и, убрав руки с брезента, опустила ладони на покрытую гравием землю и склонила голову, демонстрируя мне почтение.
— Ой! — тихонько пискнула она, когда я сдёрнул с неё брезент, откинув его назад.
Она поднялась на четвереньки и испуганно посмотрела на меня. Оказывается, цепь, спускавшаяся с кольца, была дважды обмотана вокруг её шеи и заперта на висячий замок. А вот второй конец, как я и предполагал, сковывал её скрещенные лодыжки. Ничего удивительного, ведь будучи закреплена таким образом, пленница не только не сможет идти, но и встать на ноги будет для неё большой проблемой. Это весьма распространённый способ обездвиживания женщин-заключенных. Причём, здесь дело не столько в безопасности, но и в символизме того, что это указывает им их законное место. Под брезентом женщина была абсолютно голой, и, как я и подумал, довольно хорошенькой.
Капли косого дождя, залетая под фургон, ложились на тело девушки и, собираясь в тонкие ручейки, сбегали вниз, сверкая при каждой вспышке молнии. Её тёмные волосы, частью разметавшиеся по плечам, частью свисавшие до земли, вымокли и стали ещё темнее. Колени рабыни покоились на брезенте, который только что служил ей и одеялом и постелью, прикрывавшей жёсткий и неровный гравий. Я встал позади неё на колени и, потянувшись, взял её руки в свои. Какие же они были холодные! Немного подержав ладони девушки и отогрев их, я положил их на её бёдра. Затем нежно проведя руками по телу рабыни, стирая плёнку воды, я почувствовал, что она задрожала ещё сильнее. Уверен, теперь это было связано не только с холодом и испугом.
— Ты беспомощна и переполнена потребностями — заметил я, — не бойся, я буду аккуратен, только постарайся не шуметь.
— Мои лодыжки скованы цепью, — всхлипнув, прошептала она.
Аккуратно опрокинув её на спину, я немного сдвинул девушку поближе к центру фургона, куда долетало меньше капель дождя. Звенья цепи лязгнули, перемещаясь сквозь кольцо над нами. Я на мгновение замер, услышав, как над головой скрипнули доски повозки. Кажется, кто-то пошевелился внутри. Скорее всего, владелец этого фургона, перевернулся во сне на другой бок, или прижался к своей компаньонке. Но сразу стало тихо, если не считать шума ветра, дождя, и частых раскатов грома.
Наши лица были так близко, что почти соприкасались.
— Ты — рабыня, — шепнул я ей.
Внезапно, молния ударила где-то совсем рядом, отразившись в широко раскрытых испуганных глазах девушки, а взрыв грома, почти оглушивший нас, заставил её затрястись. В следующее же мгновение я придавил её к земле своим телом, и, удерживая голову, прижался к её губам поцелуем господина. Оторвавшись, в свете следующей молнии, я увидел глаза девушки, смотрящие на меня, дико, испуганно и умоляюще.
— Да, я — рабыня! — прошептала она страстно и беспомощно. — Я — рабыня!
Внезапно она приподнялась и сама, обхватив меня руками, прижалась своими губами к моим, нетерпеливо, пылко и с благодарностью. Вернув её на спину, я, сверху вниз, провёл рукой по её телу. Уже после первых, осторожных ласк, тело рабыни, периодически озаряемое вспышками молний, начало извиваться и дёргаться, на мокром брезенте, расстеленном на гравии под фургоном.
Она была маленькой, голой и очень соблазнительной. Её бедро, как я определил, сначала на ощупь, а затем, и в свете молнии, было помечено обычным клеймом кейджеры, маленьким изысканным «Кефом», иногда называемым «жезл и ветви», что намекало на красоту, находящуюся под властью. На шее невольницы, под двумя витками тяжелой, запертой на замок цепи, прятался обычный, железный, гореанский рабский ошейник, плотно сидевший на её горле.
— Увы, — разочарованно всхлипнула она, в страдании и расстройстве, — мои ноги скованы цепью!
Похоже, что девушка пока ещё недолго пробыла в рабстве, и не приобрела достаточного опыта.
— Ой! — тоненько, но явно обрадовано вскрикнула она, когда я, подняв её ноги, скользнул между ними, оказавшись внутри их тугого кольца.
Я приподнял почти невесомое для меня тело девушки, устраиваясь поудобней, и снова уложил её на спину.
— О-о-охх, — мягко простонала она, прижимая меня к себе руками и ногами.
Вокруг нас бушевала жестокая гроза, освещая наши тела синевато-белыми вспышками молний и оглушая раскатами грома.
Закончив с ней через некоторое время, я снова оторвал её тело от земли и выскользнул из объятий ей ног. Разумеется, существует множество способов использовать женщину, щиколотки которой связаны. Я воспользовался всего лишь одним из них.
— Если возникнут вопросы, — предупредил я, — тебе просто приказали молчать, и Ты была беспомощна.
И кстати, в этом не было ни капли лжи.
— Тебя просто использовал случайный прохожий, — подсказал я ей.
В случае с рабыней, в подобной ситуации нет ничего необычного, особенно если их оставили ночью снаружи, без железного пояса, фактически, предоставив для взятия первым встречным.
— Я не могу поверить в то, что я только что почувствовала, — побормотала девушка.
— Тебе придётся испытать чувства куда более сильные, — пожал я плечами, — стоит только мужчинам захотеть подвергнуть тебя этому.
— Да, Господин, — прошептала она в испуге.
Характер и глубина таких ощущений, как мне кажется, в значительной степени зависит от вовлеченных в процесс индивидуумов, но не малую роль в этом играют и многие другие факторы. Например, на мой взгляд, в данном конкретном случае, одним из таких факторов было то, как именно её сковали цепью. Ограничивая свободу женщины, даже символически, не говоря уже о буквальном, физическом заковывании в цепи, делая её абсолютно беспомощной, мы по самым различным причинам, как психологическим, так и физиологическим, усиливаем её ощущения в момент оргазма. Можно предположить, что свободным женщинам об этом мало что известно, хотя многие из них, как мне кажется, пусть и смутно, но подозревают об этом. Однако эти эмоции и ощущения становятся для них реальностью, стоит им обнаружить себя на коленях, связанными и целующими плеть мужчины. Причём самым существенным фактором будут для них даже не цепи, а само состояние неволи, при котором женщина знает, что мужчина является её владельцем в прямом смысле этого слова, и что она принадлежит ему и должна подчиняться ему под страхом наказания и даже смерти. Институт рабства узаконивает, в организационном, социальном и цивилизационном контексте, естественные биологические отношения между мужчинами и женщинами. Более того, как этого и следовало ожидать, посредством различных механизмов, законодательных и прочих, этот институт делает их чище и ещё эффективнее.