— Да, это я, — бесстрашно заявила она.
— Признаться, я не очень одобряю надзирателей женщин, — пробурчал палач. — Это — работа для мужчин.
Клодия надменно вскинула голову.
— Возможно, Вы уже сожалеете что приняли подобное предложение, — предположил мужчина.
— Возможно, — буркнула Леди Клодия.
У наших ног, отчаянно пытаясь поднять голову, завозилась и что-то тихо промычала Леди Публия. Никто не обратил на неё никакого внимания, ведь она была заключенной. Однако я предположил, что возможно, теперь, в свете последних событий, она уже очень сожалеет, что когда-то согласилась занять должность надзирательницы.
— У Вас, кстати, хорошенькие ножки, — заметил мужчина, обращаясь к Клодии.
Нисколько не сомневался, что комплемент женщине пришёлся по душе, но в данный момент она была не в том образе, чтобы показать это, и Клодия просто промолчала.
— Из какой Вы касты? — полюбопытствовал палач.
— Из касты Торговцев, — ответила она.
— Почему же Вы тогда не в бело-золотой одежде? — спросил мужчина.
Белый и золотой, или белый и жёлтый — это цвета касты Торговцев.
Клодия снова не стала отвечать на его провокационный вопрос.
— Вы даже не в одеждах сокрытия, — заметил он.
— Они не слишком подходят к этому месту, — сказала женщина.
— Вы не носите их, потому что это не подходят для тюрьмы, — усмехнулся он, — но тогда почему Вы здесь, раз уж здесь не уместно носить такие вещи?
— Есть много мест, где они не были бы уместны, — буркнула она.
— Это точно, — согласился палач, — например, на косианском невольничьем рынке.
— Я имела в виду другие места, — ответила Клодия.
— И это верно, — сказал он, — например, нося камни рабочим на стены, ухаживая за ранеными и тому подобные места. Так что интересно получается, что Вы захотели быть именно здесь.
— Кому-то же надо было работать здесь, — проворчала женщина.
— Возможно, дело в том, что Вы могли в чём-то почувствовать себя здесь мужчиной, — предположил палач.
— Возможно, — как будто сердито дёрнула плечами Клодия.
Зато Публия, связанная у наших ног, опять что-то неясно промычала. И мне даже послышалось в её мычании нечто вроде осознания, признания, тревоги, сожаления, страдания и боли. Похоже, по некоторым причинам вопрос мужчины оказался глубоко значимым для неё. Не исключено, что у неё имелись некие тайные внутренние претензии на мужественность, или на желание быть подобием мужчины, или что-то вроде этого, впрочем, мне казалось маловероятным, что она всё ещё сохраняла их. Думаю, что теперь до неё дошло, что она была чем-то очень отличающимся и, по моему мнению, чем-то замечательным, подлинным и соблазнительным — женщиной. Во всяком случае, сейчас она точно знала, что у наших ног она была беспомощной связанной женщиной.
— Судя по виду этого, с позволения сказать, одеяния, женщина, — усмехнулся он, — я сомневаюсь, что под ним на вас есть нижнее платье.
— А это уже моё дело, — надменно ответила ему Клодия.
— Боюсь ещё до наступления сумерек Вы, скорее всего, будете в ошейнике, облизывать ноги какого-нибудь косианца, а может и не одного, — хмуро заметил мужчина.
— Возможно, — сердито буркнула она.
— А что до тебя, моя маленькая вуло, — весьма любезно сказал палач, приседая подле Публии. — То готов держать пари, что Ты, тоже хотела бы иметь возможность согнуть спину перед косианцами, вот только вряд ли у тебя это получится.
Леди Публия снова принялась дико извиваться и дёргаться, издавая жалобные стоны.
— Подозреваю, что Вы обильно накормили её, — заметил товарищ, посмотрев на Леди Клодию, которую он принимал за надзирательницу Публию.
— Энергии ей хватит надолго, — заверила палача Клодия.
Тем временем, Публия отчаянно боролась с кожей широкого толстого ошейника и прочного ремня, пытаясь поднять голову. Правда результат получился жалкий, она осталась точно в той же позе, в которой была.
— А зачем ей заткнули рот? — поинтересовался палач.
— Это затем, чтобы она не смогла раскрыть свою личность, — сказал я чистую правду.
Публия настолько опешила, что даже прекратила дёргаться.
— Это приказ Амилиана, — поспешил пояснить я. — Он не был уверен, что подобных ей шпионов, в городе больше не осталось. Соответственно, если она не единственный такой агент, то косианцы не смогут узнать, кто из них сидит на колу. Капюшон, конечно, нужен для того же. В какой-то степени, хотя как мне кажется теперь уже немного поздно, это могло бы ослабить работу их разведывательной агентуры в городе. Кроме того другие агенты, если таковые остались среди нас, могут испугаться, не зная, кто именно из их числа был захвачен, скольких она успела выдать, и кто из них мог бы быть следующим.
— Да, — протянул палач. — Наш командующий — человек умный.
— А то, — согласился с ним я, тем более, честно говоря, я действительно испытывал уважение к Амилиану, как к командиру.
Леди Публия снова задёргалась. Ткань накинутая на голову промокла от её слёз.
— Не волнуйся Ты так, маленькая вуло, — успокоил её палач, потрепав её по голове рукой, — уже скоро Ты будешь на вертеле поджариваться на солнышке.
Она замычала и замотала головой.
— Замечательно, кажется, что у меня не возникнет больших трудностей с тем, чтобы заставить её извиваться на колу, — довольно проговорил мужчина.
Дикие, но тихие и жалобные стоны и мычание доносились из-под импровизированного капюшона Леди Публия.
— Знаете, иногда они хорошо дёргаются и извиваются, — поведал нам палач, — возможно, кто-то просто от страха, кто-то потому что думает, что сможет слезть кола, некоторые полагают, что смогут побыстрее закончить с этим. Есть и такие, кто пытаются держаться спокойно, насколько это конечно возможно. К таким приходится применять плеть, но иногда и без этого обходится. Если мы позволяем им не торопиться, по кол входит всего по хорту за ан. Впрочем, исход, конечно, в любом случае один.
От таких откровений Публия забилась в истерике. Мычала она теперь, уже не переставая. Откуда только силы взялись.
— Хм, обычно они так не волнуются, — заметил палач. — К этому времени, они уже цепенеют от страха, и не пытаются сопротивляться. Многие даже не могут идти.
Я припомнил, что Леди Клодия немного раньше была именно в таком состоянии.
— Ну всё, пора идти, вуло, — объявил мужчина, вставая на ноги.
Публия, замершая было у его ног, снова дико замотала головой, лихорадочно задёргалась и жалобно замычала. Должно быть, она уже стёрла кожу себе на задней части шеи.
— Кажется, она всё время умоляет о милосердии, — предположил палач.
— Возможно, — пожал я плечами.
Девушка жалобно прохныкала.
— Презренная шпионка, — проворчал он, и сердито пнул, заваливая её на бок.
Леди Клодия, круглыми от страха глазами смотрела, то на лежащую на боку беспомощную пленницу, то на её палача. Возможно, прежде она никогда не видела, чтобы с женщиной обращались с подобной суровостью, или, по крайней мере, со свободной женщиной.
Мужчина меж тем наклонился и освободил ноги Публии и намотал поводок на кулак, почти до самого кольца. Потом он, двумя руками, одной за плечо, а другой за поводок, поставил её на колени.
Публия опять принялась стонать и жалобно хныкать. Думаю, что теперь она куда лучше, чем прежде понимала то незавидное положение, в котором оказалась. Я даже подумал, что она сейчас упадёт в обморок или ослабнет до такой степени, что не сможет самостоятельно идти. Признаться, я даже не был уверен, что она смогла бы встать на ноги без посторонней помощи.
— Вот теперь и подумай, стоило ли того косианское золото, — с горечью заметил палач.
Пленница задрожала.
— Пойдём уже покажем твоим друзьям с Коса, как прекрасно Ты будешь смотреться на колу, — сердито процедил он.
Публия замотала головой, но теперь она делала это уже в каком-то оцепенении.
— Когда я потяну поводок дважды, — сказал палач, сматывая ремень с кулака, — Ты поднимешься и последуешь за мной. Всё просто, куда поводок тянет, туда и идёшь.
Но прежде, чем он успел дважды потянуть за поводок, давая тем самым заключенной сигнал, девушка бросилась головой вниз, к его ногам, как она уже делала это ранее с моими. Мужчина не стал торопиться, и позволил ей нащупать их и прижаться к ним лицом.