— А как же она? — поинтересовалась женщина, кивая на ту, что прежде была Леди Публией.
— Рабыня? — уточнил я.
— Да, — кивнула она.
— Так она уже раздета, — усмехнулся я.
— И то верно! — рассмеялась Клодия.
— А теперь тебе лучше уйти, — напомнил я.
— И всё же, Вы же не собирались сажать её не кол по настоящему, не так ли? — полюбопытствовала Клодия.
— По крайней мере, не на тот кол, который используется для казни, — признался я.
— Понимаю, — улыбнулась она.
— Разумеется, если только она не повела бы себя заслуживающим того образом, — добавил я.
— Это я могу понять, — кивнула женщина.
— Впрочем, для таких как она, существует много других, куда более подходящих способов «посадить на кол», — ухмыльнулся я.
— Да уж представляю себе! — засмеялась она.
— Впрочем, к тебе это тоже относится, — напомнил я.
— Да, — улыбнувшись, признала Клодия, — Ко мне это относится не в последнюю очередь!
— Теперь уходи, — велел я. — Башни в любой момент начнут движение.
— А почему Вы заставляли нас думать, что собираетесь казнить её по-настоящему? — не отставала она.
— Да потому, что подлинность её ужаса, и твоё неподдельное беспокойство, добавили нашей маскировке правдивости, — объяснил я.
— Вы управляли нами как женщинами и как рабынями! — сверкнув глазами, заметила она.
— Ты — умная женщина, Клодия, — сказал я, — почему же Ты тогда теряешь своё драгоценное время, да ещё и против моего желания.
— Я — свободная женщина, — напомнила мне она. — Я думаю, что останусь здесь рядом с вами.
— Свободная Ты женщина или нет, — проворчал я, — но сейчас я больше всего жалею, что у меня нет при себе рабской плети. У меня был бы шанс достаточно быстро преподать тебе послушание и покладистость.
— Я готова предложить их вам и без плети, — улыбнулась она, и добавила: — Господин.
— Повезло тебе, что Ты не рабыня! — сердито буркнул я, добившись только её весёлого смеха. — Валялась бы Ты тогда у моих ног, голая и в ошейнике.
— Ах, — притворно вздохнула Клодия, — я бы тоже с наслаждением поучаствовала в этом, мой Господин, но, боюсь, что это удовольствие, если оно вообще удовольствие, смотреть на меня в таком виде, достанется не вам, а какому-нибудь косианцу, да и то, если удача меня не оставит.
— Это будет весьма подходящим для тебя, — заметил я. — Ты — предательница. Ты объявила о том, что Ты за Кос. Так что будет правильно, если Ты будешь принадлежать косианцу.
Женщина сердито вскинула голову.
— Уходи, — приказал я.
— Я не хочу никуда уходить, — пожала она плечами.
— Здесь я не смогу тебя защитить, — попытался я объяснить ей, — ни я, ни другие, кто через несколько енов, будут на стене.
— Я останусь здесь, — упрямо заявила Клодия.
— Если Ты сейчас же не покинешь стены, — прорычал я. — То Ты можешь подвергнуть опасности очень многих, кто будет беспокоиться о тебе.
Она упрямо посмотрела на меня, и её сердитые глаза сверкнули поверх вуали.
— Уходи, — попросил я. — Ты не должна быть здесь.
— А Ты? — спросила женщина. — Ты должен быть здесь? Ты не имеешь никакого отношения к Форпосту Ара, как впрочем, и к Косу!
— Уходи, — простонал я. — Очень скоро мужчины здесь займутся своим делом.
Внезапно Клодия опустилась передо мной на колени, хотя, по сути, она по-прежнему была свободной женщиной, и, подняв вуаль, прижалась губами к моим сандалиям.
Когда она подняла ко мне своё лицо, в её глазах стояли слёзы.
— Я готова остаться здесь, у твоих ног, как настоящая рабыня, мой Господин, — проговорила она.
— Уходи, — повторил я.
Её глаза жалобно смотрели на меня.
— Уходи, — устало вздохнул я. — Если Ты останешься здесь, то, когда здесь появятся мужчины Форпоста Ара с мечами в руках, мне придётся защищать твою вуаль, чтобы кто-нибудь из них тебя не узнал.
Клодия испуганно кивнула. Она ещё раз взглянула на прежнюю Леди Публию, а теперь связанную рабыня, подвешенную на колу, потом снова на меня, и поспешила со стены.
Посмотрев ей вслед, я повернулся и окинул взглядом строй мрачных башен, выстроившихся параллельно стене цитадели. До них было не больше двадцати ярдов, и я мог рассмотреть даже прорехи в обшивке, сквозь которые виднелись многочисленные фигуры. Кожаная обшивка, местами укрывавшая фронтальные стены, была тёмной от воды. Таран по-прежнему размеренно бил в ворота.
Защитники стены, и гражданские пришедшие снизу, чтобы присоединиться к ним, готовились встречать атаку. Часть из них собиралась в отряды напротив каждой башни. Другие рассеялись вдоль стены, чтобы отражать атаки тех, кто попытается взобраться на стену по лестницам и верёвкам. Клинки у всех были обнажены. Трезубцы взяты наизготовку. Вёдра длинных шестах наполнены маслом и зажжены.
Я полагал, что Амилиан, командующий обороной цитадели, должен прибыть на стену, но как не выглядывал его, нигде не видел его шлема с гребнем из волос слина.
На какое-то мгновение в моей голове мелькнула мысль, что мне, по большому счёту, не было никакого дела до того, что здесь происходит. Это была не моя война. Я никогда не был ни любителем Ара, ни почитателем Коса.
В любой момент могли прореветь трубы. Небо в этот момент было совершенно спокойным, не обращавшим никакого внимания на шум и страсти творившиеся внизу. Облака, плывшие по нему, были безразличны к крови, которая вот-вот прольётся ниже, тёмной в их, мчащихся по земле тенях. То, что происходило здесь и сейчас, конечно, было ничего незначащим эпизодом перед лицом вселенной. Чем был этот маленький пятачок суши, по сравнению с безграничностью вселенной? Как можно сравнивать эти мелкие беспорядки и страсти этого дня, с исчезновением и рождением миров и со сложными процессами, происходящими в глубинах сверкающих небесных тел? И всё же там были чувство и разум, и они, мерцающие в темноте, крохотные и слабые, как показалось мне, в этот момент засияли мощью непредставимой учёным, и своим собственным способом затмили и высмеяли неодушевлённое спокойствие космоса. Может ли глаз заставляющей трепетать перед собой вселенную, открывшись, не осознать поразительности того, что он увидел? Неужели вселенная, увидев перед собой человека, не почувствовала неловкости, удивлённая тем, что он существует?
Почему я нигде не вижу Амилиана?
Это не моя война. Мне надо убираться со стены подобру-поздорову. Уверен, в цитадели, мне не составит труда найти другую одежду. Мой акцент трудно принять за плавный говор жителя Ара или подобное ему произношение Форпоста Ара. Мне ничего не стоит смешаться с толпой победителей, когда они войдут в город.
Это не моя война.
Но куда же подевался Амилиан?
Какими подавленными казались защитники цитадели! Сколько было усталости и апатии в их позах! Да они, похоже, покорились своей судьбе! Как они подготовились к отражению атаки осадных башен? Они что, думали, что им предстоит иметь дело только с вялыми противниками, поднимающимися по лестницам и верёвкам, отбивать атаки которых они уже приспособились за сотни предыдущих штурмов? Да выходцы из Торвальдслэнда своим яростным порывом просто смели бы их со стены, как сухие листья. Разве они не должны демонстрировать косианцам, что их мечи готовы к их шумной встрече?
— Хо, дурачьё! — крикнул я, шагая по проходу. — Аппарели опустятся, и тогда Вы подумаете, что делать с лавиной стали, что обрушится на вас оттуда! Как вы собираетесь их встречать? Позволите им пройти по вашим головам? Умно, ничего не скажешь! Несите шесты! Несите камни! Ты, тащи сюда кошки и веревки. Команды катапульт по своим местам, живо! К орудиям! Вы там, вы же видите, куда подойдёт эта башня. Уберите камни оттуда! Расчистите широкий промежуток! Эй вы, несите противотарновую проволоку!
— Ты вообще-то, кто? — выкрикнул один из мужчин.
— Тот, у кого в руке вот этот меч! — прорычал я. — Ты не хочешь ощутить его в брюхе?
— Но Вы не Марсий! — крикнул другой.
— Я принимаю командование, — рявкнул я.