Я покинула операционную башню и, перейдя улицу, добралась, наконец, домой.
— Что случилось? Ты как сама не своя.
Я хмуро изложила события дня.
— Твоё мнение? — нарочно уточнила я, с надеждой глядя на Руна. Эти ходячие аналитические мозги что-то да заподозрят!
Он замер у окна и не шевелился.
— Пока не знаю. Думаю. Но предупреждение верное. А что, если я и впрямь несу опасность, о которой и сам не знаю?
Я сказала, что от таких мыслей я точно рожу неврастеника.
В тот день мы заснули с большим трудом. Руну слишком тяжело дышалось на такой высоте, даже под куполом. Местные аллонга и хупара должны были адаптироваться к условиям Острова за годы жизни, бризы и сильные сайти вообще не страдали от гипоксии, но Карун в любом случае оказался самым уязимым обитателем Каиро. На утро я приказала ему не нагружать себя. Я ждала, что Хийята ринется с очередной инспекцией, но Харт, по-видимому, удовлетворился вчерашними приготовлениями. Он снова опустил Остров на «базовую высоту», и Каинро зажил нормальной жизнью.
Мне жутко хотелось ещё полетать, и я рассудила, что вне дома кислорода всё-таки побольше. В общем, мне удалось наконец вытянуть Руна из дому. Мы прошлись вдоль «нашей» улицы, до обширной площади города, в углу которой стояла операционая башня.
— Будешь смеяться, я вообще не помню, как мы отсюда шли домой в первый раз.
— Не буду.
Карун еле заметно хромал и отчаянно прятал руки в карманах куртки. Слишком тонкой для такой погоды. Нос и щеки у него посинели. Я запоздало сообразила, что температура вряд ли выше пяти градусов, с ветерком, да ещё и влажность под девяносто… Ладно, подумала я, Исцелять простуды я уж вроде умею. А проветриться ему всё же остро необходимо.
Мы присели на парапет.
— Ну как ты?
— Спина ноет, а так… хорошо. Тут вправду легче дышать.
Мы какое-то время сидели, как выжившие после кораблекрушения на твёрдом берегу. Мимо изредка кто-то проходил, со мной здоровались, на Руна любопытно косились.
— Рун.
— Да?
— А я знаешь, что думаю. Если мы будем ссориться, что мы будем делать? Как мы это будем выруливать?
— Думешь, мы будем ссориться так часто, что это надо урегулировать заранее? Пока не похоже, — отозвался он.
— Это от частоты не зависит. Дело принципа. Ну… я правда боюсь.
— Чего?
— Тебя.
Карун тихо расхохотался.
— Ты? Меня? Где бы сделать памятную надпись об этом удивительном и невозможном событии? — он изобразил поиски подходящего места.
— Ну вот чего ты ржёшь? — обиделась я, — Ты же знаешь, что я имею виду. Ты легко можешь двадцатью разными способами оформить собеседнику посыл «я тебя сейчас убью». Без единого слова и почти не шевелясь. Ну… Я не считала, конечно, — поправилась я под его лукавым взглядом, — Но ведь это в принципе верно, не так ли? Я боюсь… я не хочу, чтобы мы такое друг на друга вываливали, если разойдёмся не на шутку. Ты бываешь страшный, и ты гораздо сильнее меня во многих отношениях. Я волнуюсь… как мы уживёмся рядом. Не хочу с тобой ссориться, но мало ли. Всякое в жизни бывает. Я у других видела.
— Ты тоже далеко не безопасна, дорогая супруга. Боюсь, что ни один из моих «смертельных посылов» не останавливает сердце на самом деле!
— Не хихикай! — взвыла я. Умел же он сбить на лопатки одним ударом.
— Да я же сижу с каменной рожей.
— Это, может, для Харта твоя рожа каменная — а для меня она хихикает!
Карун помолчал.
— А что твои родители делали, кода ссорились? — уже спокойно спросил он.
Я удивлённо посмотрела на него. Странно, будто он сам не имеет опыта таких наблюдений.
— Они не ссорились. Они обсуждали. Как бы проводили войны за столом переговоров.
— По-моему, грамотно и цивилизовано.
— По-моему, тоже.
— На этом и порешим.
Я кивнула. Разумно. В доме да Кун всегда царил мир. Чтобы оба мои родителя не вытворяли.
— А что делали твои родители в таких случаях? — решилась я. Надо же быть вежливой.
Тишина.
— Я не знаю, — сказал Карун после паузы.
— Как это может быть? — изумлённо разинула рот я, — Они что, ни разу в жизни не имели конфликтов? Но так не бывает.
Он помолчал.
— Я никогда не видел их вдвоём, — с каким-то непонятным мне мучением вытолкнул он. Мне показалось, что за его молчанием стояло куда больше, чем можно рассказать за день или даже за неделю. Он выглядел необычайно смущенным и дезориентированным.