Я качнула стаканом и кубики льда затарахтели по дну. Флейта Кайра да Лара плыла над Тер-Карелом, словно облачко.
— Его звали Карун да Лигарра, — сказала я.
— Ты даже помнишь его имя? — засмеялся Мар, — Между вами всё-таки что-то было? Или он тебя из каких-то государственных соображений пас?
— Боги с тобой, Мар, — ответила я с улыбкой. — Ну ты только вообрази, что у меня могло быть общего с этим типом из КСН? Смешнее этого только полетать над улицей Пин.
Мар понимающе хохотнул, а потом замолчал. Я лениво подставила лицо вечернему солнышку.
— Да ну, забудем. На самом деле мне не очень-то приятно об этом вспоминать.
— Я понимаю. Расскажешь, если захочешь. Нет — надоедать не буду. Ну да ладно, поговорим потом. Кажется, танцы начинаются?
Я кивнула. Мы начали собираться, Мар позвал Киная. Я ждала их у начала улицы.
— Ты никогда не хотела вернуться в Большой Мир? — неожиданно спросил да Луна за моей спиной.
Я обернулась.
— Мне здесь всё нравится. Я счастлива, а это стоит очень дорого.
Мы шли по улице Тер-Карела, воспоминания хлынули на меня, а я ничего не делала, чтобы их остановить. Мар явился так нежданно, словно луч света из той жизни, о которой я уже начала забывать. И процесс воскрешения забытого был крайне тяжелым. Так словно бы меня резали тупой пилой прямо по живому.
Я приехала сюда именно затем, что мне не хотелось играть ни на чьём поле этого Мира. Это и так уже стоило мне Семьи, моего народа, дома, работы, всех точек опоры и любимого человека. Преступно, невозможно любимого — но по сути это ничего не меняло. Его не было в живых. Всё, что напоминало про события годовалой давности, доставляло мне боль. Даже мой Дар.
Я шла рядом с Маром и думала — а если бы он знал? Что я могу взять его за руку и провести в иной мир. Но я этого никогда не сделаю. Ради моего собственного душевного спокойствия. И мира во всём Мире.
Флейта заполнила улицу, присоединились барабаны, гитара — и танцы взяли старт. Над Тер-Карелом опустилась синяя прекрасная ночь. Я танцевала.
После приезда Мара прошло не менее недели, пока гуляния улеглись. Тут бывало так мало событий, а тут целый такой полноценный, свежий, непреложный повод! Точнее даже два с половиной повода — если считать Киная и Маровский внедорожник. От своего гостеприимства я нимало не страдала, так как парни дома почти не ночевали — их буквально рвали на части, их расспрашивали, они рассказывали, с ними сидели допоздна, и, конечно, в их честь ежевечерне устраивались Большие танцы. Я с удовольствием принимала участие в танцульках, тем более, что Кайр играл всё лучше, и теперь составлял отличную компанию Седому, Груше и Полпальца — троице пожилых мулатов, достопримечательности общины.
…Вместе они смотрелись забавно и колоритно — длинный и сухой, цвета молочного шоколада, Седой, вертлявый добряк Груша и толстый покладистый Полпальца, славный тем, что он мог ударом ладони погнуть стальную балку (вообще-то у них были нормальные имена, но их давно никто ими не звал) — вместе с двадцатилетним белым мальчиком, упоённо ласкающим флейту. И музыка у них получалась необыкновенная. Простая, но невероятно задушевная. В ней были и шёрох хупарских балахонов, и грустные чёрные глаза, и жар пустыни, и тоска больших городов, и даже высота небес… хотя, может быть, что последнее уже придумала я сама себе — а сверху по этой музыке скользила ясная, прозрачная, как огни высоток, нота музыки, написанной аллонга… Я могла слушать Кайра и неразлучную троицу вечность. Их музыка не была какой-то фантастической (и уж, конечно, куда более простой, чем та, что я когда-то услышала) — но почему-то она пробирала меня до костей…
И всё это время, дней десять, я никак не могла собраться с мыслями. Я точно знала, что это нужно, но мозг мой вёл себя, как однажды обожженная рука — он то и дело отдёргивался от воспоминаний о прошлом. Хотя я вполне отдавала себе отчёт в том, чем мне это грозит. Тем не менее прошла неделя, пока смутная тревога не разрослась в моей душе (или что там вместо души мне, как четверть-бризу, полагалось происками Тени) до размеров Бмхатской пылевой бури. Я попросила у соседей мобиль, прикрыла дверь домика и поехала в Холмы Биранн.
Год или более того назад, если бы мне сказали типичную тер-кареловскую поговорку «соображалка как у бриза», я бы, наверное, от икоты умерла. Но к тому моменту, как я ступила на эти земли, я уже смогла с ходу понять, что именно имели ввиду старожилы общины — соображалка у объекта есть, и, может, даже недурственная соображалка, но явно не в ту сторону, что у всех. То есть ни для кого не обидная поговорка. Ну а что летунов тут звали по имени, так это никого в прочем Мире не касалось.