— Ну так что?
— Нам нужно немного посоветоваться, — ответил Котлер.
— Очень хорошо, — сказала Светлана.
Взгляд ее обежал комнату и споткнулся о кровать. Она повернулась и посмотрела на них обоих так, словно хотела сказать что-то без слов. Что-то, что вслух не произнесешь — слишком неловко.
— А если вам нужно что-нибудь еще…
Котлер расценил это как намек на неясность их с Лиорой отношений. Другими словами, завуалированное предложение поставить раскладушку.
— Нет, спасибо, — сказал он.
Светлана удалилась к себе, не потрудившись даже скрыть обиду — и на их промедление, и на нежелание снять комнату сей же час, и на их неминуемый отказ.
Когда она ушла, Котлер сел на кровать, немного попружинил, чтобы испытать матрас.
— Плохая это затея, Барух. Оно того не стоит.
— Где же твоя солидарность?
— Мне нет нужды доказывать солидарность, и тебе тоже.
— С солидарностью такое дело, — Котлер улыбнулся. — Ее нужно постоянно демонстрировать.
— Барух, оставаться здесь — значит нарываться на неприятности. А весь смысл нашего приезда сюда был в том, чтобы от неприятностей скрыться.
— Смысл, да. Но не весь.
— Ты понимаешь, о чем я.
— Этой женщины нам нечего опасаться.
— А ее мужа?
— Казахского еврея из крымского городка?
— Русского еврея. А есть ли в мире хоть один русский еврей, который бы тебя не знал? Я такого не встречала.
— Поди сюда, сядь.
Котлер похлопал по кровати рядом с собой. Лиора с неохотой, но послушалась. Котлер взял ее руки, обнял ими себя за талию. Жест был отеческий, успокаивающий и одновременно откровенный. Сквозь ткань брюк Котлер ощущал ее руки — теплые, по-птичьи невесомые. Они тихо сидели, прижавшись друг к другу, и постепенно подпадали под обаяние момента. Медленно, словно устав сопротивляться, она склонила голову ему на плечо.
— Вот и славно, милая моя, — сказал Котлер.
«Ну и картина», — подумал он. Соблазнительная, серьезная темноволосая девушка сидит, положив голову на плечо пузатого коротышки, который так и не снял темные очки и шляпу. Комедия, да и только. Но девичьи пальчики пробрались между ног, и ему стало не до смеха. Вместо веселья накатило зверское желание.
— Лиора, я согласен, что это неразумно. Разумнее было бы остановиться у другой женщины.
— У крестьянки.
— Жилистой, крепкой крестьянки. Которая не интересуется евреями и не читает международную прессу.
— Еще не поздно.
— Считай, что это любопытство. Инстинкт. А я следую своим инстинктам.
— Я думала, ты следуешь принципам.
— Судя по моему опыту, это одно и то же.
Лиора выпрямилась и заглянула ему в глаза.
— Ты знаешь мое мнение. Как еще мне тебя убедить?
— Доверяешь в большом — доверься и в малом.
— Барух, тут вопрос не доверия, а согласия. Как правило, я с тобой соглашаюсь. Чаще, чем с кем-либо другим.
— Значит, это будет исключением. Точнее, прогрессом. Во взаимоотношениях доверять куда важнее, чем соглашаться. Я прошу тебя мне довериться. Сумеешь?
— Я несогласна с тобой, Барух, но спорить не стану.
— Хорошо. В этом и заключается доверие.
Светлану они нашли на кухне, она мыла в раковине свекольную ботву.
— Так что вы решили? — спросила она, даже не подумав прерваться.
— Мы согласны, — сказал Котлер.
— Вот как? — отозвалась Светлана, нимало не обрадовавшись.
— Мы заплатим наличными за неделю вперед. Если вас это устраивает.
— Да, — безучастно сказала Светлана, — меня это устраивает.
Три
Солнце начало свой медлительный, как всегда в середине лета, спуск к горизонту, когда они наконец заселились. Светлана выдала им ключи от обеих дверей, передней и задней, после чего — в порядке одолжения — тактично удалилась. Вещи были разложены по ящикам и шкафчикам, пустые чемоданы утверждены в углу, — и Котлер с Лиорой обменялись взглядом; в этом взгляде к насмешке и беспечности примешивалась опаска. Им и раньше доводилось снимать номера в отелях, но, за исключением одного раза, лишь на вечер или вторую половину дня. Полгода назад, во время дипломатического визита в Хельсинки, Лиора упросила Котлера разрешить ей остаться на ночь. Но тогда у нее был собственный номер немного дальше по коридору. Здесь у них впервые образовалось некое подобие общего дома. Одежда висела в одном шкафу, лежала в тех же ящиках. В ванной, в тесном шкафчике, стояли рядышком их витамины, таблетки, кремы, зубные щетки. Они открыто стали тем, кем были до этого тайно, то есть вместе теперь составляли нечто иное, чем по отдельности. У Лиоры оставалась ее иерусалимская квартира, а у Котлера, кроме этой комнаты, другого дома не было. Такие дела. Они освободились от прежних уз, вольны делать, что им заблагорассудится, — как им и мечталось, подвернись только такая возможность, — но при этом их не оставляло чувство беспокойства и тревоги. Котлер был в бегах уже почти два дня. Побросав вещи в небольшой чемодан, он выскользнул из дома в пятницу перед рассветом и спрятался сначала у себя в приемной, а потом у Лиоры. Большую часть дня они с Лиорой провели в пути, тайком вылетев ранним рейсом из Тель-Авива в Киев, а из Киева — в Симферополь, далее был автобус до Ялты, потом отель, откуда их завернули. Все это время у них не было ни минуты, чтобы отдышаться и навести справки о том, что происходит в мире. В Киеве, во время пересадки, им удалось наскоро выйти в интернет, но для откликов и комментариев было еще рановато. Оттуда Лиора позвонила отцу, и у них состоялся болезненный, неприятный разговор. Котлер стоял близко и мог слышать, что говорил ее отец, и ощущать холодок неодобрения. Лиора была единственным ребенком, папиной, по преимуществу, дочкой и всегда старалась заслужить его похвалу. Родители Лиоры, тоже сионисты и отказники, были моложе Котлера на десять лет. Их заявку на выезд отклонили, и на последние восемь лет советской власти они оказались заперты в России, хотя, в отличие от Котлера, избежали путешествия в ГУЛАГ. Ицхак и Адина Розенберг, хорошие, интеллигентные, справедливые люди. Котлер познакомился с ними в Израиле на одном из сборищ бывших отказников — те время от времени встречались. И на такой встрече Ицхак представил ему свою юную дочь, одну из лучших студенток Еврейского университета, увлекающуюся политикой. Когда позже Котлер взял Лиору в штат, ее родители были чрезвычайно ему признательны. Было это четыре года назад. И каждый год они на Рош а-Шана посылали Котлерам корзину фруктов. Скоро снова Рош а-Шана, но Котлер подозревал, что на этот раз корзины с фруктами ему не дождаться.