Они не стали спрашивать у Светланы, как им добраться до Ялты, а, распугав живность, выскользнули через задний ход. Котлер повел Лиору к побережью. Он тешил себя мыслью, что детская память его не подведет, что впечатления от этого места живы с тех давних пор. Хотя больше помогло то, что город был не такой уж большой и отлого спускался к морю. Несколько остановок на маршрутке — и они в туристическом центре, у площади Ленина, где, величаво обрамленный Крымскими горами, по-прежнему стоит на своем пьедестале бронзовый большевик — делает вид, что смотрит на море, а сам косит взглядом на «Макдоналдс». В свое время, подумал Котлер, добропорядочные жители Ялты решат либо сложить к его ногам новую груду костей, либо наконец его демонтировать.
Без особых сложностей отыскалось интернет-кафе; в нем было темно, как в пещере, и сидели сплошь подростки в наушниках — перекрикиваясь друг с другом, они мочили на компьютерных экранах чеченцев и талибов. За похожей игрой Котлер однажды застал Бенциона. Чувствительного книжного мальчика, на тот момент ученика ешивы. Поняв по лицу реакцию отца, Бенцион потупился и сказал: «Все ребята в это играют». Теперь он служил под Хевроном, и ему стало не до игр.
В глубине кафе Котлер и Лиора нашли два свободных компьютера рядом и погрузились в израильскую прессу. Долго искать не пришлось. На первых полосах и в «А-Арец»[2], и в «Джерузалем пост» красовался один и тот же снимок — они с Лиорой в тель-авивском аэропорту. Снимок был сделан в тот момент, когда они предъявляли документы на билетной стойке. Снял издалека, украдкой, скорее всего, кто-нибудь из пассажиров — профессионалы подобной стыдливостью не страдают. Но даже на таком снимке они все равно были узнаваемы, особенно он — хотя, если мериться дурной славой, Лиора, видимо, уже сравнялась с ним. «А-Аарец» в пандан еще поместил фотографию его жены на рынке возле их иерусалимского дома, где она делала покупки к шабату. Мирьям на фото была воплощенная верная супруга, удрученная вероломством мужа. Весь ее комментарий сводился к отказу обсуждать «внутрисемейный вопрос». Котлер представил эту сцену: рынок, наседающие, умоляющие журналисты. Только в случае с Мирьям шансов у них не было. Тут Котлер с нежностью улыбнулся. Мирьям — скала. В свое время она прошла суровую школу и теперь обращалась с прессой с осмотрительностью бывалого имидж-консультанта. Репортеры могли самонадеянно думать, что застали ее врасплох, но Котлер был бы удивлен — и, откровенно говоря, разочарован, — если бы выяснилось, что Мирьям не срежиссировала все это сама, вплоть до картошки, оказавшейся у нее в руке в момент, когда ее снимали.