Вдруг все стало ясно. Нужно бежать за ней.
Бабушка всегда учила меня доверять этому ощущению. А папа призывал не поступаться логикой в пользy каких-то захолустных предрассудков. Но все равно не останавливал меня, когда видел изменившееся выражение моего лица. Он знал — я видела что-то, что ему было недоступно.
На мили вокруг все знали о бабушкином «даре», и я всегда считала, что он у меня от нее. В конце концов, она же меня воспитывала!
Все равно странно… А как же мама?
Сова появилась у меня на подоконнике в то утро, когда я в последний раз видела папу живым. Потом сова вывела меня к папиному грузовику и… к Кристофу. Оборотень, который укусил Грейвса, тоже был там, по это случайность.
Случайность ли?
Но мне некогда было раздумывать — я неслась за бабушкиной совой, преодолевая тяжесть в ногах. Мир вокруг замедлился, стал похож на вязкую прозрачную жидкость, через которую я пробиралась с усилием. У меня не было времени решить, то ли я двигаюсь слишком быстро и мир с трудом поспевает за мной, то ли я должна догнать свое собственное тело, в котором живу каждый день.
На бегу я стукнулась поврежденным плечом об дверь — боль раскаленной молнией пронизала ребра. Кроссовки ритмично шлепали по каменному полу — я набрала приличную скорость в этом странном мареве, которое всегда возникало, когда я гналась по пятам за совой покойной бабушки.
Коридор словно отодвинулся вдаль, как бывает в комнатах смеха, где во множестве зеркал действительность переотражается и уходит в бесконечность. Бледно-желтый свет флуоресцентных ламп заполнил каждую трещинку в штукатурке. Каменный пол, кое-где покрытый обрывками паласа или старого линолеума, расплывался под скрипящими подошвами моих кроссовок. Стены Школы отступили, коридоры изогнулись.
Левый рукав свитера развернулся и свисал ниже пальцев, но у меня не было времени его поправить — я старалась не упустить из виду сову. Сколько раз меня заносило на поворотах, я ударялась о стены, поскальзывалась и чуть не падала.
Вдруг сова возникла снова и с шумом устремилась в следующий короткий коридор. Передо мной замаячила двустворчатая дверь.
Только бы не была заперта!..
Но правая створка распахнулась, как только я ее толкнула. Дверь громко стукнулась о каменную стену, петли отчаянно заскрипели. В лицо ударил холодный ночной воздух, разметал мне волосы.
Я перепрыгнула через порог, и мороз впился в каждую клеточку оголенной кожи, пронизывая насквозь. На языке вдруг возник резкий клейкий вкус восковых апельсинов. Сделав крут у меня над головой, сова унеслась вдаль.
Апельсиновый привкус — ужасная вещь. «Аурея», называла это бабушка, имея в виду «ауру» — это когда люди с мигренью или эпилепсией вдруг начинают чувствовать странный запах или вкус как раз перед припадком. У меня ощущение, что рот набит тухлыми фруктами, означает: должно произойти что-то ужасное. Например, вот-вот из ниоткуда может появиться кровосос. А иногда у меня бывают хорошие предчувствия — скажем, что встречу старого друга, ну, или если надвигается нечто необъяснимое, но совсем не опасное. Не этот случай.
Я не собиралась останавливаться, чтобы понять, какого типа неизвестное меня ждет сейчас. Тем более, что откуда-то изнутри меня толкала внезапная уверенность: вперед, только вперед!
Деревья теснились вокруг Школы, подступая к самым стенам. Среди оголенных черных ветвей виднелись грязно-белые клочья снега. Я принюхалась — для тумана запах слишком уж рыхлый, с неприятным сухим привкусом змеиной кожи. А холодно не только из-за погоды. Стылая тяжесть давила на кожу, проникала в сердце и пробиралась в кости.
Я перепрыгнула через последние три ступеньки и жестко приземлилась на дорожку — под ногами хрустнул гравий. Чуть не упала, но уверенно, как балерина, выпрямилась и кинулась вдогонку за совой. Нот сад — наверное, весной здесь красиво. Теперь же лед обрамлял прямоугольные клумбы и свешивался сосульками с погруженных в туман ветвей. Это была восточная часть комплекса зданий, из которых состояла Школа. И как я, черт возьми, здесь оказалась?
Вдруг, словно второе сердце, где-то внутри меня бешено забилась паника. Страх проникал в тело. Теперь я точно знала: должно случиться что-то ужасное. И надеялась, что вовремя получила предупреждение и смогу убежать.
За садом начинался уклон вниз, к реке. Извилистая мощеная тропинка вела к старому сараю для лодок, сгорбившемуся над посеребренной луной гладью воды. Полумесяц проливал свет на серо-белый пейзаж, напоминающий ледяную скульптуру в лохмотьях из пропитанной маслом шерсти. Туман протягивал к Школе свои длинные, жилистые пальцы.