Грейвс снова зарычал, и Ирвинг громко сглотнул. Он стал темно-алого цвета, а пальцы его впились Грейвсу в ладонь, но по большому счету он ничего не мог сделать — другая рука была подвернута под спину, а сверху его придавил разъяренный лупгару.
Я потянула Грейвса за плечо. Острая боль пронзила поясницу.
— Все, хватит. Успокойся. Это уже не смешно.
— Почему вы не подождали меня? — Дилан адресовал свой вопрос куда-то в воздух над моей головой. — Мне начинает немного надоедать… Боже правый, девочка, у тебя кровь!
Грейвс отпустил Ирвинга и вскочил на ноги, стряхнув мою руку. Он был страшен: оттянутые назад губы, ослепительно белые зубы, светящиеся жутким огнем глаза. Все вервольфы образовали позади него плотную стену. Их напряжение ощущалось физически. Некоторые покрылись шерстью, все развернули плечи и напрягли мускулы — аж футболки натянулись. Они не меняются полностью, если нет жизненной необходимости, но их всегда можно отличить от дампиров по походке — они словно рассекают залитую солнцем высокую траву, тогда как полуносферату выделяются резкой, неприятной грацией. Дампиры не трансформировались, но были близки к этому — у них шевелились и меняли цвет волосы, глаза сверкали, а у некоторых нижней губы уже касались маленькие клыки.
Ребята… Боже…
Папа всегда говорил, мол, волки с кровососами не ладят. Я начала думать, что это заложено генетически. Насколько я могла понять, дампиры и вервольфы заодно против вампиров. В этом суть Братства. Но, черт побери, как же они друг друга не любят.
Я оттащила Грейвса назад — он попытался оттолкнуть меня и пройти мимо, но я вцепилась в его уже совсем не костлявые плечи и тряхнула. Пальцы погружались в мышцы — больно ему не было. Голова у него качнулась, как у куклы, но взгляд встретился с моим, и снова послышалось тихое рычание. Я смотрела ему и глаза, казалось, целую вечность. Он опустил голову, а плечи слегка расслабились.
Я обернулась. Дилан, скрестив руки и подняв черную бровь, стоял около Ирвинга. Остальные дампиры сгрудились вокруг, сверкая глазами. Теперь уже у всех нижней губы касались острые клыки.
Да… Тестостерон можно черпать ложкой из воздуха.
— Мы дрались. Я сглупила. — Ноги было тяжело переставлять, а спина просто выла от боли. — Как ты? — спросила я Ирвинга, который глубоко и натужно кашлял, хотя лицо уже было не таким багровым.
Он зло посмотрел на меня, и мне стало совестно. Всего лишь небольшая учебная потасовка, ничего особенного. Надо было просто отойти в сторону и дать ему остыть. А я вместо этого на него набросилась. Девочка, тоже мне. Должна быть умнее своих сверстников-парней.
— Прости, Ирвинг. — Опять схватило спину, и я выдохнула сквозь стиснутые зубы. Голоса позади меня стали стихать, я и подала ему руку, чтобы помочь встать. — Надо было бросить тебя об стену, а не бить в нос. Ну, кто ж знал.
Трудно произносить миротворческую речь, когда что-то струится и капает с верхней губы. Надеюсь, не сопли. Это уж совсем как-то… Я шмыгнула носом, и кровь хлынула потоком.
Ирвинг замер, уставившись на меня. Зрачки сузились. Капля ярко-красной крови, на мгновение зависнув в воздухе, шлепнулась… прямо ему на футболку, а другая — под ноги на мат.
— Черт! — рявкнул Дилан и прыгнул на Ирвинга. — Уберите ее отсюда!
Меня схватили несколько горячих рук и потащили. Казалось, мир сейчас перевернется — звон в голове усилился, бешено били совиные крылья. Вервольфы волокли меня к выходу, Дилан прижимал к полу Ирвинга, который выл, истерично и пронзительно, как гарпия. От жажды крови.
Да… Еще одна ночь в Школе. Бой длится до первой крови.
Но моя кровь может довести дампира до умопомрачения. А все потому, что я светоча. Что-то в моей крови — еще задолго до «становления» — пробуждает потаенные инстинкты в тех, у кого в генах есть хоть частичка носферату.
После «становления» я буду такой же сверхсильной и супербыстрой, как они. И тогда вампиры побегут от меня, как клопы от «Рейда». Но сейчас я уязвима. Я для них еда.
Дилан вдалбливал мне целую неделю снова и снова, что, мол, нельзя вступать даже в учебный бой со студентами-дампирами, что они еще не умеют контролировать жажду крови и что я могу сильно пострадать и т. д. и т. п.
Кристоф никогда мне об этом не говорил. Да и воообще, он многого мне не говорил.
Оборотни выволокли меня в коридор, и шорох крыльев в голове стал яснее и громче. Может быть, я на время отключилась. По крайней мере, мир затуманился, отдалился, и единственное, что было для меня важно — это слышать голос Грейвса. Теперь, когда ярость прошла, он уже мог говорить спокойно. И он повторял одно и то же, все время чуть спотыкаясь на моем имени: