Нет, это Истинный мир. Сколько раз я говорила папе, что в обычной школе мне делать нечего, потому как меня там ничему не научат. Обсуждали раз за разом…
Мысль о папе резанула по сердцу, и я постаралась переключиться на что-нибудь другое. Как я сейчас жалела, что без конца убегала от него и ссорилась с ним… Вот если бы я…
Нет, не надо… Я выпрямилась.
Грейвс странно глянул на меня и даже не удосужился поднять руку.
— Кровь, — сказал он. Слово упало в тишину зала, как камень в пруд. — Немного крови — и у них сносит башню.
По аудитории пробежал ропот. Ирвинг рядом со мной беспокойно дернулся. Скамейка скрипнула.
Губы препода скривились в ядовитой усмешке. Он нехорошо посмотрел на Грейвса.
— То есть они испытывают жажду крови.
— Скорее, хотят насосаться, — Ирвинг снова заерзал. Видимо, пытался привлечь внимание лектора. — Так ведь точнее? Откуда эта «жажда»?
— Чтобы благороднее звучало? — елейным голоском предположил Грейвс, и я не успела его остановить. Лектор заметно напрягся.
Боже. Ну вот.
Я мысленно перевела дух и кинула в аудиторию вопрос, который никогда не задала бы, не будь у меня цели отвлечь внимание.
— Мне хотелось бы знать, почему я ее не испытываю? И действительно ли у вампиров так сносит башню?
Я уселась поудобнее и ткнула локтем Грейвсу в бок. Сильно. Надеюсь, выглядело как случайность.
Студенты снова затихли. Я уже начала привыкать, что все затыкаются, когда я задаю очередной тупой вопрос. По крайней мере, я уже несколько дней чему-то училась, несмотря на то, что граждановедение и искусство перевоплощения — потеря времени. Вдруг хотя бы здесь не так ужасно.
Блондин облегченно вздохнул, но искоса глянул на Грейвса. Потом на меня — весьма сердито, честное слово.
— Некоторые светочи испытывают жажду крови, но не раньше, чем пройдет «становление». И совершенно верно — даже небольшое количество животворной жидкости может привести новоиспеченных носферату — или же, наоборот, старших и более опытных — в состояние значительной утраты рассудка, Интенсивность реакции зависит от того, насколько давно было предыдущее питание, и…
Питание. Хм… Людьми…
Я содрогнулась, но не успела обдумать эту мысль до конца — низкая трель звонка прервала блондина на середине фразы. Все повскакивали с мест.
Черт. Тревога.Может, учебная. Я схватила Грейвса за руку, даже не успев понять, что делаю.
— Я должен…
Он было дернулся уйти, но остановился и посмотрел на меня.
Вервольфы столпились у двери, некоторые перевоплощались, частично покрываясь шерстью. Ирвинг помедлил у самого порога и оглянулся. У него светились глаза, а в кудрявых волосах сверкали золотые пряди. Кончики выросших клыков образовали ямочки на нижней губе.
Лектор уже куда-то исчез, оставив после себя лишь аромат какого-то гламурного одеколона. Но не рождественского пирога! Так пахло только от Кристофа. Кого бы спросить об этом?
Я держалась за Грейвса.
— Пожалуйста, не уходи. Я сойду с ума, если меня опять запрут в комнате, где даже не с кем поговорить. — К тому же никакие могу застать тебя одного, ты все время с этими лохматыми парнями. Хочу рассказать тебе про Кристофа. — Грейвс, прошу тебя.
Он пожал плечами.
— Я должен быть у арсенала. Меня накажут, если не приду.
Так значит, пока меня не порвут в клочья, ты будешь стоять в сторонке? И с каких это пор тебя волнуют наказания?Во рту стало кисло.
— Ладно. — Но я не отпускала его рукав. Дилан вот-вот должен за мной прийти. — Давай, двигай.
— Ты что, не понимаешь… — Он резко захлопнул рот и зло посмотрел на меня, как будто я во всем виновата. Звонок зазвенел снова, настойчиво и безотлагательно. Вырвавшись, Грейвс побежал к двери — фалды плаща хлопали его по икрам.
Он оставил меня одну в пустом классе. Пальцы горели, как от удара. Под слоями одежды чувствовался холод маминого медальона.
Звон, наконец, прекратился. Странная, гудящая, как помехи в эфире, тишина осажденной Школы заполнила сознание.
У каждого свои обязанности на момент тревоги. Кто-то раздает оружие у арсенала, другие встречаются в условленных местах и ждут. Остальные студенты и преподы выходят на улицу и прочесывают территорию. В прошлый раз многие вернулись изрядно потрепанными. И даже израненными. Вампирами.
Я стояла уже несколько секунд, пальцы саднило от грубой ткани — Грейвс слишком резко вырвал рукав своего плаща из моей руки. На моей памяти это уже четвертая тревога. Кто-то всегда приходил за мной, чтобы отвести в комнату. Но сейчас секунды бежали одна за другой. Гудели лампы дневного света, под потолком, словно водоросли, покачивалась паутина. Некоторые плитки на потолке потрескались.
Здание разваливается на части. Боже…
Впервые со дня приезда я одна далеко за пределами своей комнаты! Я ссутулила плечи, опустила рукава свитера и поймала себя на том, что жду, пока кто-нибудь придет и начнет меня опекать. В заднем кармане джинсов, прикрытом свитером и фланелевой рубашкой Грейвса, лежал пружинный нож.
Надо что-то делать, Дрю.А что? Да все что угодно. Я же помогала папе, когда умерла бабушка. Мы переезжали из города в город, преследуя скачущих по ночам тварей…
Просто стоять на месте не поможет. А стоять и ждать, пока кто-нибудь придет и запрет меня в комнате — тем более. Гудящая тишина приобрела новое звучание — тихие помехи сменились гробовым безмолвием. Я моргнула — один раз, второй — и резко обернулась.
На спинке скамейки, с которой я только что слушала лекцию, сидела бабушкина сова и размахивала крыльями. Ее черный клюв зловещим острым клинком выделялся на фоне оперения. Желтые глаза, не мигая, смотрели на меня. Я ахнула — с болью и облегчением одновременно.
Слава богу! Где же ты пропадала?
Впервые после приезда сюда я видела бабушкину сову не во сне. И снова в ушах начался звон — высокий, чистый, ясный, как будто раз за разом звонили в колокольчик. Звук, словно вата, заполнил меня.
Сова склонила голову набок, мол, в чем дело, босс?Я вздрогнула. В воздухе замерли пылинки, а круглые часы над дверью смолкли. Они даже не тикали.
Затишье, как перед бурей, когда вот-вот должно что-то произойти. Странное или ужасное. Определить еще было невозможно.
Сова — слишком большая даже для этого зала — шумно снялась с места и стала описывать круги у меня над головой, направляясь к двери. В тот самый момент, когда казалось, что она вот-вот заденет кончиками крыльев косяк, она повернулась на девяносто градусов — как космический корабль в фильмах — и вылетела в коридор.
Вдруг все стало ясно. Нужно бежать за ней.
Бабушка всегда учила меня доверять этому ощущению. А папа призывал не поступаться логикой в пользy каких-то захолустных предрассудков. Но все равно не останавливал меня, когда видел изменившееся выражение моего лица. Он знал — я видела что-то, что ему было недоступно.
На мили вокруг все знали о бабушкином «даре», и я всегда считала, что он у меня от нее. В конце концов, она же меня воспитывала!
Все равно странно… А как же мама?
Сова появилась у меня на подоконнике в то утро, когда я в последний раз видела папу живым. Потом сова вывела меня к папиному грузовику и… к Кристофу. Оборотень, который укусил Грейвса, тоже был там, по это случайность.
Случайность ли?
Но мне некогда было раздумывать — я неслась за бабушкиной совой, преодолевая тяжесть в ногах. Мир вокруг замедлился, стал похож на вязкую прозрачную жидкость, через которую я пробиралась с усилием. У меня не было времени решить, то ли я двигаюсь слишком быстро и мир с трудом поспевает за мной, то ли я должна догнать свое собственное тело, в котором живу каждый день.
На бегу я стукнулась поврежденным плечом об дверь — боль раскаленной молнией пронизала ребра. Кроссовки ритмично шлепали по каменному полу — я набрала приличную скорость в этом странном мареве, которое всегда возникало, когда я гналась по пятам за совой покойной бабушки.
Коридор словно отодвинулся вдаль, как бывает в комнатах смеха, где во множестве зеркал действительность переотражается и уходит в бесконечность. Бледно-желтый свет флуоресцентных ламп заполнил каждую трещинку в штукатурке. Каменный пол, кое-где покрытый обрывками паласа или старого линолеума, расплывался под скрипящими подошвами моих кроссовок. Стены Школы отступили, коридоры изогнулись.