Рид вешает трубку, напряжение только усиливается теперь, когда он знает правду.
Мое сердце колотится, а голова начинает кружиться.
— Рид? — Мой голос звучит отчаянно, и я ненавижу, что она слышит мою уязвимость, но мне нужно знать, что она лжет. Нужно иметь возможность пойти к Летти и сказать ей, что это чушь собачья, что она единственная, кто когда-либо носила моего ребенка.
— Возвращайся наверх, Кейн.
— Нет, я хочу быть здесь, — возражаю я.
— Иди наверх, сейчас же.
— Но…
Рид поворачивается и смотрит мне прямо в глаза.
— Ладно. Хорошо. — Я вскидываю руки в знак поражения.
Повернувшись к ним спиной, я прохожу мимо камер, задаваясь вопросом, есть ли в них кто-нибудь еще, и если да, то как много они могут услышать, прежде чем я поднимусь по лестнице и вернусь на кухню за еще одним пивом. Но прежде чем дверь в подвал захлопывается за мной, я слышу ее пронзительный крик.
Замираю, слушая, как он звучит, молясь, чтобы это означало, что она лживая стерва и вот-вот получит все, что ей причитается.
Отчаянно хочу добраться до винного шкафа Рида и взять что-нибудь покрепче, но знаю, что не могу. В ту секунду, когда он подтвердит то, что я знал с того момента, как Алана открыла рот на той парковке, я пойду за Летти.
Я все еще расхаживаю взад-вперед с полупустой бутылкой пива в руке, когда дверь снова захлопывается, и Рид появляется передо мной.
Его торс испачкан кровью, а на губах играет довольная, злая ухмылка.
— И что?
Не говоря ни слова, он достает бутылку виски и стакан, щедро наливает себе, прежде чем опрокинуть его.
— Как много ты знаешь об этой сучке?
— Ничего.
Он кивает, наливая еще порцию.
— В детстве с ней жестоко обращались.
— Судя по тому, как она стояла на своем с тобой, это меня не удивляет.
— Все было так плохо, что она попала в больницу с серьезными внутренними повреждениями.
— И? — спрашиваю я, не понимая, к чему он клонит.
— Она бесплодна, Кейн. Нет никаких записей о том, что она беременна или когда-либо была беременна. Повреждения были настолько серьезными, что она не может забеременеть.
— Черт, — выдыхаю я, облегчение наполняет меня. — Так зачем все это?
— Я не знаю. Она по-прежнему отказывается говорить. Но я это выясню.
— Она все еще жива?
— Конечно. Что ты обо мне думаешь? Я бы ни за что не убил ее, не насладившись ею сначала.
— Ты чертовски болен, знаешь это?
Он выпивает еще одну порцию виски.
— Иначе тебя бы здесь не было. И какого хрена ты все еще здесь? Иди за своей девушкой.
— Позвони мне, когда узнаешь.
— Конечно. Хотя это может быть и не так быстро. Что-то подсказывает мне, что она заставит меня поработать ради этого. — Его улыбка становится порочной, когда он фокусирует глаза на точке за моим плечом и представляет все, что собирается с ней сделать.
— Ну наслаждайся этим, ты, извращенный ублюдок.
Он разражается смехом, когда я ставлю бутылку на стойку и направляюсь к двери.
— Говоришь это так, словно ты гребаный святой, Ледженд.
— Ага, архангел, блядь, Габриэль, братан.
Он все еще смеется, когда я подхожу к входной двери и проскальзываю через нее, оставляя его наедине с его вечерними пытками.
Завожу двигатель и мчусь по длинной подъездной дорожке Рида, более чем счастливый уйти от этой лживой сучки и оставить ее поиграть с Дьяволом и выяснить, где на самом деле лежат ее пределы и что заставит ее признаться.
Впервые увидев Алану, я понял, что что-то не так. У нее всегда был такой лукавый взгляд. У меня с самого первого дня было ощущение, что женщина что-то замышляет. Но я предполагал, что она хотела, чтобы я влюбился в нее и избавил от фиктивного брака, но Алана ни разу ничего не сказала о том, чтобы быть вместе. Ну, пока не заявила, что носит моего ребенка.
Может быть, в этом и было все дело? Это ее способ заставить нас быть вместе.
Но почему сейчас?
Летти.
Если она знала достаточно о Летти, чтобы пойти за ней и раскрыть свой секрет, тогда она знает, как много Летти значит для меня, а это значит, что эта сука следила за нами.
Крепче сжимаю руль, мне не нравится чувство, которое вызывает во мне эта мысль. Это только укрепляет слова Летти о желании держаться подальше от этого мира. Никто, кроме детей с промытыми мозгами, не хочет быть частью этого мира, а добровольно войти из-за меня — ни за что.
Только гребаные идиоты подписались бы на эту жизнь, точно зная, какие риски она влечет за собой.