Разочарование. Скорее в самом себе. Потому что я вижу… Понимаю, что Маша недовольна его появлением. Кажется, даже огрызается. Злится. Совсем не рада встрече с Полянским, хотя на снимках все выглядело совсем иначе. Машка не выглядит там такой злой и готовой наброситься на него с кулаками.
— Включи другое видео, — подсказывает Ворон, глядя на меня исподлобья. — Это уже другое… Качество не очень, но все видно нормально.
— Ага. Это означает, что те снимки — фуфло, Виктор, — рычит Миша, сидя на крою моего стола. — Они ее преследовали. Посмотри, как она отталкивает. И в обнимку с ним оказывается не по «любви», мать твою. Извини, брат, но мне впервые хочется послать тебя на хуй.
Комментировать не успеваю, потому что в кабинет без стука врывается Антон. Не хочется его видеть, не хочется ничего. Лишь выйти на чистый воздух и подышать полной грудью, потому что здесь, в просторном помещении, мне впервые за несколько лет кислорода не хватает.
— Здравствуйте, — отзывается вяло, разглядывая сначала меня, потом мужиков. — Мне документы нужны. Перед отъездом я их забрал отсюда. Они у меня были, но сейчас найти не могу.
— Дело Калинина? — усмехается Миша, ударяя кулаком в стол.
— Да, — кивает Антон. — Дело в Питере я решил, проект наш. И с этим нужно скорее покончить.
Из горла вырывается нервный смех. Откинувшись на спинку кресла, я начинаю хохотать. Потому что пазл складывается. Маша, значит, была права. Она ничего не забирала. Настя… Вот кто взял папку. Но как моя мать причастна ко всему этому делу? На кого она работает?
МОЯ. СОБСТВЕННАЯ. МАТЬ.
— Ну пиздец. А мы тут думаем, что это Маша, — отзывается Миха глухо. Резко встаёт с места, к окну идёт. — Подставили девчонку, блядь. Круто так подставили. А мы, сука, поверили. Всем, кроме нее.
Осознавать тяжело. Я действительно лоханулся, как сказал Маше. Но не в том, что не поверил ее чувствам. А в том, что не увидел… Не понял, насколько она чиста. Всю грязь на нее вылил. Такие слова сказал, за которые она меня никогда не простит.
От всей полученной информации легче не становится. Головная боль усиливается. Тошно. От самого себя. От своих поступков.
— Получается… — Антон хмурится. — Я чё, на ровном месте наехал на нее?
— И не только ты, — хмыкает Миша. — Ты так и будешь сидеть, мать твою? — орет он на меня.
Не знаю, в какой момент отмираю. Прихожу в себя уже в пути к дому матери. В первую очередь высказаться надо, послать ее как можно дальше и сказать, что у меня больше нет родителей. С отцом я давно не в ладах, а теперь и с матерью, до которой я так и не доезжаю. Сворачиваю обратно — прямо к бабушке Маши, которую, кажется, сегодня должны были выписать. И каково мое удивление, когда я вижу во дворе машину Миши. Он выходит из салона, увидев меня.
— Что ты здесь делаешь?
— Ты опоздал, — отвечает он, закурив. Впервые вижу в его руке сигарету.
— В смысле?
— Уехала твоя Маша, — затянувшись, проговаривает. Смотрит на меня прищуренным взглядом. — Минут двадцать назад.
— Куда уехала? — спрашиваю, чувствуя, как голос меняется.
— Без понятия. Единственное, что сказала… Это то, что избавилась от того, что могло бы вас связать.
— Блядь!
Выругавшись сквозь стиснутые зубы, иду к подъезду. Сам не знаю зачем, но поднимаюсь на нужный этаж и начинаю нажимать на дверной звонок. Тихо, никто не отвечает. И так несколько раз. Торчу у двери минут десять, поняв, что бессмысленно, спускаюсь.
— Я домой, — говорит Миша, выкинув окурок. — Впервые мне не хочется тебя видеть.
Усмехаюсь, садясь за руль. Не верю, что она могла бы просто взять и уйти. Маша… Нет, она не сделала аборт, я в этом уверен.
Застреваю в пробках. Полтора часа не могу отсюда выбраться и за это время раз двадцать набираю Машу и ее подругу Олесю. Тщетно. Сначала трубку не берут, потом вовсе телефон отключают. Я, конечно, понимаю причину, но, блядь…
Все не должно было так закончиться.
Наконец оказавшись в нужном месте, жду, когда хоть кто-то появится и дверь подъезда откроется. Меня стасает старушка, которой я помогаю занести вещи в квартиру и только потом иду к Олесе.
Раз за разом нажимаю на дверной звонок. Но мне не спешат открывать. Поэтому начинаю долбить стену кулаками. Перед глазами темнеет от злости. От того, что я собственноручно все уничтожил.
Машка… Казалось бы все было так очевидно, но я не поверил. Добил ее, заставил уйти навсегда.
Потерял я свою девочку.
И опять в голове собственные слова стучат: «Вот и исчезай, Маша. Ребенок мне не нужен»
Лишь бы глупостей не сделала. Не верю я ее словам. Возможно, просто Мишу обманула. И, может быть, вовсе никуда не уехала?