— А тебя как зовут? — тихонько спросила Соррель, потягивая чай.
— Ох… я думала, что сказала вам прошлой ночью. Меня зовут Элиссандра, — Элисса протянула пожилой женщине пирожок. — Но здесь меня зовут просто Элисса.
— Очень красивое имя, — Соррель кивнула и откусила маленький кусочек пирожка.
— Спасибо. Его придумал мой отец. Мою маму тоже так зовут…. э-э-э… звали. Мне говорили, она была очень красивой.
— Я тоже рано лишилась матери, — мягко сказала гостья. — Для девочки это тяжело. А сколько тебе лет?
Элиссандра сделала глоток и поморщилась. Вчера она всё-таки прикусила губу, и сейчас горячий чай попал прямо на ссадинку.
— Пятнадцать.
— А-а… Тот самый возраст, когда девушке больше всего нужна мать.
Слово за слово — и Соррель рассказала Элиссе о своих путешествиях. Она оказалась странствующей травницей.
Элиссандра слушала её, затаив дыхание. Ведь она тоже занимается лечением травами! Наконец, гостья заговорила о том, что видела вчера, когда посетила Гладкий Луг. По её словам, деревня гудела, как пчелиный улей: один из её жителей должен был вот-вот переселиться в столицу, и не куда-нибудь, а в королевский дворец.
— Все там ходят с таким видом, что не сразу поймёшь, кому выпала такая честь. Но я видела того мальчика. Очень симпатичный. А какие глаза — голубые, как небо, даже светятся! Если он войдёт в ворота Тала утром, то к вечеру столичные красавицы лишат его невинности.
Соррель лукаво засмеялась, но её глаза пристально наблюдали за девушкой. Элиссандра растерялась.
— Я знаю многих жителей Гладкого Луга. Э-э-э… а как зовут этого юношу? Вы слышали?
— Нет…. Не уверена. Я ведь просто была там проездом и остановилась поужинать в трактире. А мальчик… Рослый такой. Блестящие тёмные волосы, глаза голубые, яркие… Я таких глаз никогда не видела.
— Торкин Гинт, — ничего не выражающим тоном произнесла Элисса, но взгляд её стал отсутствующим, как у душевнобольной.
— Я не слышала его имени, девочка моя. Нет… подожди. Кажется, фамилию ты назвала верно. Гинт, Гинт… Его отец — местный писарь?
Элиссандра печально кивнула.
— Все угощали его элем, поздравляли. Потом людям стало тесно в трактире, веселье хлынуло на улицу — так и я узнала новость. Если верить хозяину постоялого двора, паренёк станет учеником самого Меркуда. Это очень известный лекарь, его прозвали «Облегчающий Страдания», — старушка закашлялась и постучала себя по груди. — Правда, я сама его никогда не видела. А жаль.
Лицо девушки стало нездорово-бледным.
— Я знаю сына Гинта. Но никогда не слышала, что он собирается в столицу. Никто не говорил, когда он уезжает?
Соррель нарочито небрежно пожала плечами.
— Все были так взволнованы… Я поняла, что сегодня утром. Вся деревня собиралась его провожать.
Элиссандра резко встала и начала убирать со стола. Ей казалось, что сердце сейчас разорвётся… Но она выглядела невозмутимой.
— Да? Какая жалость. Я пропустила праздник.
Ей потребовалась вся сила воли, чтобы ничем не выдать своих чувств. Ярость, ужас, отчаяние… Но вот посуда была убрана, стол вытерт, а Соррель так ничего больше и не сообщила о Торе. Но стоило ли её винить? Откуда ей знать о чувствах Элиссы, откуда ей знать, что они с Тором были почти помолвлены?
Как ни хотелось Элиссе услышать что-нибудь ещё, она заставила себя сменить тему. И когда она заговорила о своей жизни, её голос звучал ровно и почти весело.
— Может быть, он считает, что именно я виновата в смерти мамы, — говоря об отце, она поневоле сникла. Соррель встала и потянулась.
— Ты похожа на неё?
— Да, — девушка пожала плечами. — Те, кто знал маму, говорят, что я похожа на неё, как две капли воды.
Она запоздало сообразила, что сама себе сделала комплимент. Совсем недавно она сказала, что мать её была настоящей красавицей.
— Вот что я скажу тебе, моя дорогая. Думаю, он очень любил твою мать. И всякий раз, глядя на тебя, он испытывает боль. Он не может жить настоящим, потому что что-то постоянно напоминает ему о прошлом.
— Вы так считаете?
Элиссандре показалось, будто перед ней распахнулась дверь.
— Думаю, тебе стоит прекратить делать всё, что ты для него делаешь. Возможно, тебе пора уехать и жить своей жизнью, — сказала старушка, стряхивая крошки с одежды.
— Но он же не сможет себя прокормить! А когда он снова напьётся? Кто о нём позаботится?
Соррель фыркнула.
— Он сам!
Элиссандра была потрясена. Но в этих словах был смысл. Её охватила дрожь.
— А мне куда деваться? Мне пятнадцать лет, у меня нет денег, меня нигде не ждут. А вы советуете мне уехать из родной деревни.
Соррель улыбнулась и поправила на плечах шаль. Элисса почувствовала, что впадает в панику.
— Вы уже уходите?
— Да, моя девочка. Соррели пора. У меня впереди долгий путь. Вон и мой глупый старый осел кричит — говорит, что солнце уже высоко, а нам до вечера надо преодолеть восемь миль, чтобы добраться до Твиффордской Переправы.
И гостья снова потянулась к своей старой матерчатой сумке.
— Ты не проводишь меня, Элисса?
На этот раз Соррель решительно прошла к двери и распахнула её. Морось прекратилась, но все ещё не разъяснило. Воздух был сырым и промозглым.
И тут Элисса сделала то, чего сама от себя не ожидала. Она бросилась следом за Соррелью, да так стремительно, что напугала её осла.
— Постойте, Соррель! Возьмите меня с собой! Старушка остановилась и обернулась. Казалось, она совсем не удивилась, хотя выглядела серьёзной.