— Нам плохо вместе.
Она развернулась и вышла, не могла больше слушать.
Закрыв за собой дверь спальни, оперлась о нее спиной и застыла. Спокойное мерное дыхание Акселя. Оно всегда между ними как связующее звено, каждую ночь. Обещание и гарантия того, что они навеки вместе.
Мама, папа, сын.
Другого не дано.
Нам плохо вместе.
Он сидит там на диване и держит в руках всю ее жизнь. Что он выберет? У нее отняли возможность решать за себя, ее желания больше не важны, все определяет он.
Не раздеваясь, она залезла под одеяло, легла рядом с маленьким телом и почувствовала, как растет страх.
Что делать?
И эта парализующая усталость. Максимальное напряжение оттого, что она всегда должна принимать решения, действовать разумно, быть движущей силой и следить, чтобы делалось все необходимое. Они с самого начала распределили роли. Иногда даже посмеивались над этим, шутили над тем, насколько они разные. Но с годами колея у каждого стала такой глубокой, что не то что свернуть — даже подпрыгнуть и выглянуть за ее края стало трудно. Она сначала делала то, что надо, а потом то, что хочется — если оставалось время. Он — наоборот. А когда он заканчивал то, что хочется, все, что надо, уже было выполнено. Она ему завидовала. Вот бы и ей так! Хотя тогда бы все рухнуло. Но как бы она радовалась, если бы он хоть иногда брал бразды правления в свои руки. Позволял ей просто сесть рядом и отдохнуть. На мгновение опереться на него.
Но вместо этого он сидит на оплаченном наконец диване, смотрит телемагазин и ставит под сомнение их общее будущее, потому что теперь ему, видите ли, плохо. Можно подумать, она сама только и делает что прыгает от счастья по поводу их совместной жизни. Но она по крайней мере пытается что-то делать, у них же, черт возьми, есть ребенок!
Как так получилось? В какое мгновение? Почему он ничего не рассказал ей о своих ощущениях? Ведь когда-то им было хорошо вместе, она должна убедить его, что все можно вернуть, нужно только не сдаваться.
Но где взять силы?
Телевизор умолк. Надежда, охватившая ее при звуке приближающихся к спальне шагов сменилась разочарованием — даже не приостановившись, он прошел дальше к кабинету.
Она хотела только одного.
Единственного.
Чтобы он пришел, обнял ее и сказал, что все будет как прежде. Они обязательно решат все проблемы. Вместе. Просто нужно побороться за то, что им удалось создать. Ей не надо беспокоиться.
Он не пришел.
Он понял это, едва она появилась в комнате. Последние месяцы она ходила за ним дома по пятам, пытаясь завязать разговор, но ему все время удавалось увернуться. Куда проще было бы и дальше сохранять молчание, затаившись в серой повседневности, и избежать этого шага через пропасть.
Но поздно. Она преградила путь в спасительное убежище кабинета, не оставив ни малейшего шанса.
Сможет ли он когда-нибудь открыть правду? В какие слова можно облечь признание? И этот парализующий страх. Он боялся и собственных чувств, и последствий, и ее реакции. Интересно, она слышит, как бьется его сердце, пытаясь вырваться и избежать признания в сокровенном.
И ее вопрос, который повлек за собой лавину:
— Может, ты сомневаешься в нашем общем будущем?
Да! Да! Да!
— Я не знаю.
Как омерзителен страх и как омерзительно, что страх вызвала именно она. Даже смотреть на нее он не решался. Внезапно подумалось, что она им брезгует. Потому что была его каменной стеной все эти годы, пока он медленно, но верно погружался в отчаяние. Следила, чтобы все по-прежнему катилось по накатанной, словно его безучастность уже не играла никакой роли. Единственное, что ей удалось, — это внушить ему, что он ни на что не способный ребенок.
Такая проворная. Он еще толком не понял, что нужно, — а она уже все сделала. Всегда готова решать проблемы, даже те, которые не имеют к ней отношения. Он даже подумать не успевал. Она тащила его, как неумолимый паровоз, вперед, туда, где все правильно. Но не все можно исправить. Чем больше он дистанцировался, тем усерднее она этого не замечала. И с каждым днем становилось все очевиднее, что все его действия не имеют ровным счетом никакого значения. В нем она больше не нуждается.
А может, и не нуждалась никогда.
Ну, прицепился кто-то к паровозу по дороге.
Она не имела ни малейшего представления о том, что он чувствует на самом деле. А он медленно, но верно задыхался от скуки и предопределенности. Полжизни прошло, и впереди ничего нового. По-другому невозможно. Настал момент, когда откладывать желаемое на потом нельзя. Да, он всегда собирался сделать это потом. И вот это «потом» наступило. Мечты и надежды, которые он послушно прятал под спуд, все настойчивее и жестче спрашивали у него, куда им деваться. Уходить или оставаться, и если так, то чего ради? К чему им оставаться, если он все равно не намерен ничего осуществлять?