Епископ Готторпский метнул в сторону Салтыкова ненавидящий взгляд, сложил руки за спиной и вышел, все остальные последовали за ним. В кабинете святого отца остались только Мари в белых послушнических одеяниях и Александр Салтыков.
Она отвернулась и вцепилась руками в ручку кресла. Граф заговорил первым. Он так много думал о том, что скажет Мари, когда они встретятся, но сейчас… Слова замирали у него в горле, все подготовленные фразы казались искусственными и неискренними… Александр сделал несколько порывистых движений, будто зверь, посаженный в тесную клетку. Мари в этих белых одеждах! Не то невеста, не то признак, напоминающий убийце о его преступлении!
— Мари, я приехал забрать тебя! Я увезу тебя в Россию! Я хочу, чтобы ты стала моей женой… Мари, я так искал тебя, я был готов горы свернуть, — Александр встал перед ней на колени и осыпал поцелуями холодные ладони своей возлюбленной.
— Не трогайте меня! — закричала она вдруг так жалобно, словно он причинял ей острейшую боль.
— Я знаю, что мне, возможно, не хватит всей жизни, чтобы загладить перед вами свою вину. Но в тот момент я должен был думать о том, как мне скорее освободиться, чтобы вызволить вас. Я не мог открыться, ведь кроме долга перед вами у меня был еще и долг перед родиной, которой я принес присягу! Поймите же! Ваша жизнь и воля принадлежат только вам, а моя еще и императрице!
— Перестаньте! Лжец! Лжец! — из глаз Мари брызнули слезы. — Хотя бы взгляд, один твой взгляд на меня у подножья этого помоста! — обвинение сорвалось с ее губ помимо воли. — будьте же верным до конца своему долгу! Своей императрице! Своей Родине!
— Мари, вы не в себе, это пройдет. Я увезу вас. У меня внизу карета… — Салтыков сделал попытку взять ее на руки, но она стала кричать и отбиваться.
— Помогите! Максимилиан!
На ее крик вбежал епископ, виконт, слуги.
— Прекратите! Вы немедленно покинете пределы этой обители!
— Я уйду только вместе с ней, даже если для этого мне понадобится вас убить! — заревел Салтыков.
— Хорошо, — епископ внезапно смягчился. — Обещаю, что вы беспрепятственно уйдете отсюда, вместе с этой женщиной, если только она сама сейчас скажет, что хочет этого. Иначе, это будет похищение.
— Но она не может! Она не здорова! — Александр прижал Мари так, словно хотел удержать покидающую его душу.
— Позвольте ей самой решить и, ради Бога, дайте ей сесть.
Александр осторожно опустил Мари фон Штерн в кресло. Смертельная бледность на ее лице сменилась лихорадочным румянцем.
— Итак, Мари, за вами выбор, — епископ отвернулся. — Если вы все еще любите этого человека, то я не могу, и не имею права более удерживать вас, если же нет — тогда сердце ваше чисто и открыто для Бога.
Мари фон Штерн взглянула в этот момент на Максимилиана, и увидела у него в глазах то отчаянье, какое бывает у приговоренного, который все еще надеется на помилование. «Никогда не дарите сердца тому, кого любите вы…», вспомнила она его слова. Нет, она более не сделает этой ошибки. Она останется с Максимилианом, который любит ее! Он, вне всякого сомнения, любит ее, но будучи связан своим саном и обетом безбрачия, никогда в этом не признается. И хорошо! Жизнь, лишенная потрясений и чувств, предсказуемая, простая! Жизнь под защитой монастырских стен!
— Я… Я… хочу… — в кабинете повисла мертвая тишина. — Я хочу остаться, — вымолвила Мари и лишилась чувств.
Леди Сазерленд почувствовала, как по ее левой щеке скатилась слеза. Ну почему? Почему эта женщина так и не сумела понять, что достойна счастья? Почему в самый последний миг испытаний не нашла в себе сил бороться?
Всю обратную дорогу Елизавета Ланкастер графиня Сазерленд провела в тяжелых раздумьях. То, что вначале казалось захватывающей любовной историей, предстало перед ее глазами, как настоящая человеческая трагедия, в которой никто не виноват, и виноват каждый. Елизавета вспомнила о тех далеких днях, когда ее выдали замуж за Реджи, так в семейном кругу называли лорда Сазерленда. Реджи был мил, красив, обаятелен, но пуст как картонная коробка. Он мог блистать в салонах или в опере, но в повседневной жизни оказался невероятно скучным и серым человеком. Реджи относился к числу тех людей, которые снимают с себя характер вместе с платьем. В парадном камзоле Реджи превращался в этакого светского льва, сыплющего шутками и пикантными анекдотами, переодеваясь в военную форму, лорд Сазерленд становился немногословным патриотом, верным Англии и королеве, а дома, надевая бархатный халат или пижаму, Реджи сливался с мебелью. Он замолкал, обсуждать мог только вечерний наряд, и давать указания дворецкому насчет обеда. Лорд Сазерленд не интересовался ни политикой, ни экономикой, хоть и служил министром иностранных дел. Можно сказать, что департаментом руководил секретарь Реджи — Эндрю.
— Я понимаю ее, — покачала головой Елизавета. — Ни одна женщина не может противиться мужской воле, если не хочет стать отщепенкой.
Леди Сазерленд подумала о том, что сами женщины не принимают и сторонятся тех, кто поступает иначе, кто пытается бороться за свою свободу и право на счастье. К примеру, многие женщины их круга имеют любовников, но если это предается огласке, то «подозрительной и аморальной особе» немедленно отказывают в приеме. Немыслимое ханжество! Все знают, что так происходит, сами поступают подобным образом, но делают вид, будто бы ничего этого нет в их жизни! В то же самое время, мужчина не обязан ограничивать себя в связях с женщинами. Самое худшее, что с ним может случиться — дуэль. Но это только в том случае, если муж пожелает придать неверность супруги огласке и тем самым лишить ее дороги в высший свет. Этого же, как правило, не хотел никто. Ведь женщины, хоть формально и не обладали никакой властью, все же во многом определяли политику страны, а главное — мнение света по различным вопросам. Именно в шикарных салонах «Бетти», Елизаветы и еще нескольких аристократок, за чашкой чая или партией бриджа зачастую решались вопросы войны и мира, торговли и промышленности, распределялись государственные должности и привилегии. Однако если вдруг Реджи захочет развестись с Елизаветой, или же уличит ее в неверности— она станет изгоем. Если Реджи захочет завести себе любовницу, которую будет содержать на приданое жены — леди Сазерленд ничего не сможет сказать, а тем более сделать. Как и Мари, баронесса фон Штерн, которой остается только одно — смириться со своей судьбой и попытаться достойно сносить выпавшие ей испытания…
— Нет! Это невыносимо! — Елизавета в сердцах стукнула кулаком по бархатной подушке на сиденье кареты.
Как леди Сазерленд ни пыталась убедить себя в «нормальности» мироустройства, у нее не получалось. Неужели нет никакого средства вызволить баронессу фон Штерн из сетей европейской тайной дипломатии и позволить ей жить нормальной, полной жизнью?! Быть может, она забудет обо всем этом кошмаре и со временем снова сможет обрести счастье.
— Надо будет поговорить с Реджи, — в глазах Елизаветы зажглись злые огоньки. На этот раз она не уступит.
Она добьется, чтобы Мари фон Штерн отпустили на свободу. И Бетти в этом поможет. Елизавета улыбнулась, представив себе лицо сердобольной старой Бетти, когда она услышит трагическую историю несчастной девушки. Леди Сазерленд была готова поспорить, на что угодно, Бетти будет утирать слезы платочком, и организует целую кампанию по освобождению баронессы фон Штерн.
— Как она? — епископ не спал уже вторую ночь.
— Горячка не проходит, она бредит, говорит что-то о смерти, о судьбе, о своем муже, но смысла не разобрать, — ответил лекарь, не покидавший пределы монастыря с того момента, как его вызвали к Мари.
— Странно, — епископ подумал об одержимости, но тут же отогнал эту мысль. Честно признаться, он не особенно верил во всякую чертовщину, хоть и был священником самого высокого ранга.