Я смотрю на часы. Интересно, сколько мне еще отпущено жить? Сейчас тридцать пять минут седьмого. По крайней мере до семи. Куда бы меня ни повезли, придется отдыхать в пробках. Даже если ехать всего до Форчеллы.
От мысли о Форчелле меня бросает в дрожь. Я не хочу умирать в каком-то подвале Форчеллы. Возвращается страх. Глубокий страх. Ко рту подступает тошнота. Я задыхаюсь, горло у меня горит.
Я не собираюсь умирать в вашем говенном подвале.
— Говнюк ты, Лоренцо. — Я плюю в его сторону.
Кулак его взметнулся в воздухе, но я умудряюсь отпрянуть и поднырнуть под него. Надо бы ударить Лоренцо в живот, но я предпочитаю повернуться и бежать. Лоренцо хватает меня сзади за воротник и тянет назад. Воротник отрывается, и я снова оказываюсь лицом к противнику. Зажатый в его руке оторванный воротник похож на белый флаг — такое впечатление, что Лоренцо сдается.
В этот момент раздается звук работающего мотора. Большая зеленая «альфа-ромео» медленно ползет вдоль тротуара. Как только она подъезжает, Лоренцо бьет меня по лицу. От удара я теряю равновесие, падаю и врезаюсь в машину. Упираюсь руками в металл, в стекло. Толпа. Машины. Самолет в небе. Толпа. Машины. Самолет. Боли нет.
Лицо мое притиснуто к затемненному стеклу медленно движущегося автомобиля. В салоне я ясно вижу Луизу, а рядом с ней Алессандро. Вот кого ждал Лоренцо. Алессандро.
Падение моего тела, глухой шум и, наверное, легкое покачивание на подвеске привлекли внимание Луизы. На ее лице написано раздражение. Но, узнав меня, она широко раскрывает глаза и резко оборачивается к Апессандро. Тот ничего не замечает, держит на коленях раскрытую папку, работает. Серьезный взгляд устремлен вперед. Луиза хватается за дверные запоры, силится поднять их, пальцы ее выгибаются от усилия. Слышу, как она истошно кричит (за бронированным стеклом крик кажется далеким): «Алессандро, Алессандро! Это Джим. Это Джим! Помоги мне! Помоги». Алессандро смотрит в папку, толстыми пальцами перелистывает страницы. Машины плавно отъезжают, а я сползаю на тротуар.
Лоренцо ставит ногу мне на грудь. Он видит, что у меня нет сил двинуться.
— Dov'è Giovanna?[74] — спрашивает он.
Я смотрю на него в упор и произношу:
— Она в двадцати ярдах от тебя, в говенном «Макдоналдсе», идиот ты проклятый. — Слова эти звучат у меня в голове так громко, что Лоренцо точно должен все хорошенько расслышать. Он на секунду обернулся, но тут же снова уставился на меня и повторил вопрос, больно вдавив мне в грудь каблук:
— Dov'è Giovanna?
Я смеюсь. Во рту полно крови. Шутка такая, что ли? Не знаю, замечает ли Лоренцо, что я задыхаюсь. Кажется, он сломал мне челюсть, а из-за столкновения с машиной снова открылась рана на голове, которую он нанес мне утром.
— Dov'è Giovanna?
Ему нужен ответ. Конца этому не будет, пока я не отвечу.
Я пробую приподняться, но Лоренцо толкает меня обратно. Мне незачем двигаться, мое дело — отвечать.
— Ладно, ладно, — вяло произношу я.
Что мне ему сказать? Надо ли говорить ему хоть что-нибудь? Могу пальцем показать.
— Аэропорт. Она в аэропорту.
С секунду Лоренцо изучает меня. Мне трудно понять, что можно изучать у меня на лице, но, с другой стороны, он, наверное, привык видеть расквашенные физиономии. Я представляю Джованну в аэропорту: стоит в длинной очереди на регистрацию, потом сидит на чемодане, ожидая меня.
Лоренцо убирает ногу с моей груди, наклоняется и вытаскивает деньги из моего нагрудного кармана. Затем протягивает раскрытую ладонь и ждет, когда я отдам остальное. Во время этих манипуляций лицо его ничего не выражает. Ему просто нужны деньги. Он рассовывает их по боковым карманам пиджака и уходит.
Я никак не могу встать. На мне не осталось живого места, и я просто лежу на виду у зевак. Кто-то предлагает мне помощь. Я опираюсь на протянутую руку. Нужен еще один человек. Тело мое повисает безжизненным кулем. Я чувствую, как люди стараются удержать меня. Стоит им меня отпустить, как я валюсь вперед. Меня подхватывают, я отмахиваюсь. Мне нужно пройти в «Макдоналдс», если Джованна все еще там. Оглядываюсь вокруг, силясь остекленевшими глазами рассмотреть что-нибудь сквозь розовую пелену из крови и слез. Различаю столпившихся людей. Взмахом руки гоню их прочь. Они отступают. Я вытираю глаза рукавом.
Гаэтано и Сальваторе стоят по обе стороны входа в вокзал. Сальваторе прислонился к косяку, руки сложил на груди: скучает. Гаэтано нервно курит. Их я больше не боюсь. Мальчишки, подмастерья. Вот она, вертикаль власти: на самом верху Алессандро, а эта шантрапа — низшее звено. Теперь, когда брат вышел из тюрьмы, их полномочия ограничены. Что же до самого Лоренцо, то его возможности не идут в сравнение с властью человека, способного приказывать ему.