Алессандро встает, берет стакан и доливает в него виски. Потом рассудительно произносит:
— Вы не должны вмешиваться.
Очевидно, мое признание не вызвало у него никакого удивления. Я ошарашенно молчу.
Маленькие глазки Алессандро ощупывают меня, взгляд очень серьезен.
— Джим, вы понимаете? Вы не должны вмешиваться.
— Понимаю. Но что мне делать?
— Не делайте ничего.
— Но что, если опять со мной выйдут на контакт?
— Вы должны сказать, что помочь не можете, — раздраженно бросает Алессандро. От моих вопросов у него терпение лопается.
— Простите.
Пять минут назад я рассчитывал увидеть знакомый молитвенный жест, сопровождаемый тем или иным выражением самооправдания, но дело здесь нешуточное, и Алессандро жестко отрубает:
— Не впутывайтесь в дела этой девушки, Джим. Никоим образом.
Про девушку я не упоминал. Вопросительно перевожу взгляд с Алессандро на Луизу:
— Я не говорил, что это девушка.
Алессандро холодно улыбается:
— Это девчонка Саварезе. Неаполь — город маленький.
Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. Как он узнал? Что это значит? Смотрю то на Луизу, то на Алессандро. Может быть, до него дошли сплетни, гуляющие по залу суда от подсудимых к адвокатам и судьям. Пусть ничего в этом страшного нет, пусть все совершенно невинно, все равно теперь я вынужден думать об Алессандро по-иному или, скорее, вынужден изменить свое мнение о нем как о человеке, не запятнанном пороками той атмосферы, в которую он окунается ежедневно. И даже если это всего лишь сплетни в зале суда, то это значит, что в принципе возможен неформальный обмен информацией между Алессандро и каморрой. Потом я припомнил, как Алессандро на глазах всего суда болтал о чем-то с Лоренцо Саварезе. Разумеется, Джованна опасается Алессандро не потому, что тот расскажет все Лоренцо. Наверное, она даже не знает, насколько Алессандро предан своему делу. Может быть, Джованна и не верит в преданность. А что же я сам? Сразу же, как только девчонка обратилась ко мне, следовало идти прямиком к Алессандро. Он потому и сердится, что я повел себя нелояльно. Я помню, насколько важен для него этот процесс. А я рискнул поставить судью под удар. Ему пришлось прибегнуть к проверке слухов, которые он всегда подчеркнуто пропускал мимо ушей, а в этот раз — не смог. Из-за какого-то английского туриста, приятеля его жены и сестры одного из обвиняемых — самого главного обвиняемого.
Вот сейчас, кажется, подходящий момент для того, чтобы признаться, что я пришел сюда прямо от Джованны, но… нет, не признаюсь, не могу. И причиной тому страх, только совершенно иного толка. Во-первых, я боюсь, что Алессандро еще больше рассердится на меня, во-вторых, не хочется, чтобы он еще больше во мне разочаровался. Такое впечатление, будто он может отчитать меня, как отец сына, и это мешает мне рассказать все чистосердечно. Я пытаюсь пошутить: «Что ж, в любом случае она чересчур молода для меня». Да, я произнес что-то в этом роде, но никакого ответа не последовало.
В первый раз чувствую, что злоупотребил гостеприимством. Извинения мои не вызвали никаких ободряющих заверений. Ни хозяин, ни хозяйка не предложили наполнить мой стакан. Теперь я ощущаю себя нарушителем спокойствия, а не гостем. Даже Луиза, с которой еще вчера мы ворковали, как парочка влюбленных, не делает никакой попытки сгладить неловкость.
— Мне надо идти, — говорю я и направляюсь к двери.
— Луиза… — произносит Алессандро и взглядом приказывает: проводи. Потом протягивает мне руку и говорит: — Доброй ночи.
В коридоре я шепчу:
— Боже, какая жалость! Я понятия не имел… Он и вправду сердится, да?
— Он не сердится. Он устал. Он чувствует груз ответственности. И в данный момент ему ни до чего.
— Просто скажи ему, чтобы выкинул все из головы.
— Не так-то это просто. Он не хочет, чтобы ты имел какое-то отношение к его делам. Он хочет, чтобы ты наслаждался Неаполем. Для него это очень важно.
— Он что-нибудь предпримет?
— Не знаю, но тебя больше беспокоить не станут. Поверь мне.
— Луиза, ты должна попросить его ничего не делать. Пожалуйста. Я обещал Джованне.
— Что ты обещал Джованне? — резко вопрошает она.
— Что я никому не расскажу о ее планах.
— В таком случае ей вообще незачем было просить тебя о помощи. — Кажется, Луизу больше задевает присутствие в моей жизни другой женщины, нежели опасность, в какой я могу оказаться, или неприятности, которые эта история может навлечь на ее мужа.
— Ради всего святого, Луиза! — восклицаю я. — Подумай, к чему это приведет.