– Лучше бы послушала меня, Брон. – Сарина упёрла одну руку, на втором её локте всё ещё висела корзина. – Избавила бы себя от этого позора.
– Принято. – Бронвин сердито глянула на неё, потирая запястье.
– Он… настоящий? – Лара жестом указала на округлившийся живот сестры, не в силах отвести взгляд.
– Лучше бы да, – влезла Креста с ухмылкой. – Нет никакого другого объяснения тому, как она портит воздух.
Сарина закатила глаза.
– Тебе это терпеть ещё три месяца.
– Тот мужчина, который рубил дрова, – отец ребёнка? – спросила Лара.
– Отец ребёнка и мой муж. – Сарина заправила за ухо шелковистые чёрные волосы. – Но нам нужно обсудить более важные вопросы, чем моя личная жизнь.
Все замолчали, четыре сестры безмолвно смотрели друг на друга, только ветер шумел в кронах сосен. Она стала им чужой, поняла Лара. На самом деле она больше не одна из них. Это из-за того, что она сделала? Или последние полтора года изменили их так же сильно, как и её?
Неудивительно, что именно Сарина нарушила молчание:
– Ты сказала, что Мэрилин мертва. Это отец убил её?
Рот Лары наполнился горечью, и она с усилием сглотнула.
– Нет. Её убила я.
Напряжение резко возросло, Креста и Бронвин осторожно шевельнулись, потянувшись к оружию, но опустили руки. Только Сарина стояла неподвижно.
– Почему?
– Отец послал её убить меня в ночь, когда Итикана пала. Она угрожала моему му… королю Итиканы. И всем остальным… всем нам. – Стук сердца отдавался в ушах, каждое слово приходилось с усилием выталкивать из горла. – Она так вела себя… Такое говорила… Мне пришлось это сделать.
Сарина сощурилась, между её бровями пролегла морщинка.
– С чего бы отцу желать твоей смерти? Уверена, твои… успехи перевесили некоторое вероломство с твоей стороны, учинённое в оазисе.
– Может быть, из-за успехов он и хочет её убить, – Креста побарабанила пальцами по рукояти меча. – Она ему больше не нужна, а мы все знаем, что он предпочитает заметать следы. – Она подняла руку и лаконично черкнула пальцем по горлу.
– Это случилось, потому что я предала его.
Три пары голубых глаз, полных недоверия, цепко уставились на неё.
– Предала? Каким образом? – удивилась Сарина. – Ты сделала именно то, к чему тебя – нас – готовили. Ты проникла сквозь оборону итиканцев и придумала стратегию победы над ними. И стратегия явно показала себя эффективной, раз Итикана сломлена, её король в плену, а наш отец полностью контролирует мост.
Сердце Лары отстукивало в груди неровное стаккато, она дышала неглубокими глотками, и короткие вдохи, казалось, совсем не наполняли лёгкие воздухом.
Сарина говорила о её поступке без гордости. Скорее – с осуждением.
Они знали.
Знали, что их пичкали ложью бо́льшую часть жизни, что Итикана – не властолюбивый угнетатель, а Маридрина – не изнемогающая от голода жертва. Знали, что Лара – не героиня, спасшая свой народ, а скорее кровожадный завоеватель, захвативший трофей.
– Лара?
Она заготовила слова, чтобы объяснить, что произошло между ней и Ареном, но сейчас все они испарились из памяти, так что она могла лишь разевать рот как дура.
Но Сарина всегда умела выразить её мысли лучше её самой.
– Ты влюбилась в него, да? В короля Итиканы? Сказала ему, зачем тебя отправили туда, и попыталась исправить всё, что натворила, а отец узнал об этом? Что-то в этом роде?
– Что-то подобное. – Лара села на сырую землю, безуспешно пытаясь подавить тошноту, бушующую в желудке, и вытереть горячие слёзы, бегущие по лицу. – Я опять всё испортила.
– Неудивительно. Ты так же справляешься со своими эмоциями, как Бронвин бьёт ножом со спины. Дерьмово. – Сарина опустилась на землю перед Ларой. – Ты всё испортила, и теперь в когтях у нашего отца и твоё королевство, и твой муж.
– Всё так и есть.
Сарина внимательно посмотрела на неё и покачала головой.
– И дай угадаю: ты здесь, потому что тебе нужна наша помощь, чтобы вернуть их.
10
Лара
Сарина с мужем Энзелем жили в одном из домишек, составлявших деревушку Ренхаллоу. Он был построен из рубленых брёвен, искусно соединённых вместе, словно кусочки головоломки, чтобы внутрь не проникал холодный воздух. В нём пахло дымом очага и сосной, всю мебель Энзель сделал своими руками, а лежащие на ней для мягкости шерстяные одеяла соткала его мать – она жила по соседству. Чистый деревянный пол покрывали тёмно-зелёные и синие коврики, посередине большой комнаты возвышался тяжёлый деревянный стол, столешница которого была покрыта царапинами и сколами, но отполирована до блеска.