Но все это пустое, если виден прием.
Если прием вылезает на первый план, это поражение, или манерность. Еще говорят - формализм; я не люблю это слово, слишком разные люди вкладывали в него свои смыслы. Я предпочитаю, чтобы художник прорвался напролом, пренебрегая изысками и пряностями, и потому люблю живопись наивную и страстную, чтобы сразу о главном, моментально захватило и не отпускало. Чтобы "как сделано" - и мысли не возникло!.. Своего рода мгновенное внушение. Чтобы обращались ко мне лично, по имени, опустив описания и подробности, хрусталь, серебро и латы... Оттого мне интересен Сутин. И рисунки Рембрандта. Не люблю холодные манерные картины, огромные забитые инвентарем холсты, увлечение антуражем, фактурой, красивые, но необязательные подробности... Неровный удар кисти или след пальца в красочном слое, в живом цвете, мне дороже подробного описания. Оттого меня и поразил Мигель, его уличные виды...
***
Но и в натюрмортах я то же самое увидел - застигнутые врасплох вещи, оставленные людьми там, где им не полагалось оставаться - немытая тарелка, вилка со сломанными зубьями... не символ состояния - само состояние, воплощение голода... опрокинутый флакон, остатки еды... Вещи брошены и также переживают одиночество, как узкие таллинские улочки, стены с торчащими из них угловатыми булыжниками... Все направлено на меня, обращено ко мне...
Наверное, в этом и есть талант - найти резонанс в чужой судьбе.
Один маленький холстик был удивительный, с большой внутренней силой, независимостью... вещица, тридцать на сорок, многое перевернула во мне. Нужна удача и состояние истинной отрешенности от окружающего, чтобы безоговорочно убедить нас - жизнь именно здесь, на холсте, а то, что кипит и бурлит за окном - обманка, анимация, дешевка как бездарные мультяшки.
Это был натюрморт, в котором вещи как звери или люди, - одухотворены, живут, образуя единую компанию, словно единомышленники. Тихое единение нескольких предметов, верней сказать - личностей... воздух вокруг них, насыщенный их состоянием... дух покоя, достоинства и одиночества. Назывался он "Натюрморт с золотой рыбкой", только рыбка была нарисована на клочке бумаги, картинка в картине... клочок этот валялся рядом со стаканом с недопитым вином... тут же пепельница, окурок... Сообщество оставленных вещей со следами рядом текущей жизни, - людей нет, только ощущаются их прикосновения, запахи... Признаки невидимого... они для меня убедительней самой жизни. И искусства, дотошно обслуживающего реальность - в нем мелочная забота о подобии, педантичное перечисление вещей и событий, в страхе, что не поймут и не поверят... занудство объяснений, неминуемо впадающих в банальность, ведь все смелое, сильное и умное уже сказано за последние две тысячи лет...
Поэтому я больше всего ценю тихое ненавязчивое вовлечение в атмосферу особой жизни, сплава реальности с нашей внутренней средой, в пространство, которое ни воображаемым, ни жизненным не назовешь - нигде не существует в цельном виде, кроме как в наших Состояниях... - и в некоторых картинах.
Я ищу в картинах только это.
Не рассказ, а признание.
Не сюжет, а встречу.
Насколько такие картины богаче и тоньше того, что нам силой и уговорами всучивают каждый день. Реальность!.. Современная жизнь почти целиком держится на потребности приобрести все, до чего дотянешься. Если все, произведенное человеком, имеет цену, простой эквивалент, то в сущности ставится в один ряд с навозом. И на особом положении оказываются только вещи, не нужные никому или почти никому. Цивилизация боится их, всеми силами старается втянуть в свой мир присвоения, чтобы "оценить по достоинству", то есть, безмерно унизить. Это часто удается, а то, что никак не включается в навозные ряды, бесконечные прилавки от колбас до картин и музыки для толпы, заключают в музеи и хранилища, и они, вместо того, чтобы постоянно находиться на виду, погребены.
***
Удается, но не всегда, живопись находит пути, вырывается на волю, возникает снова, не музейная, успокоенная тишиной залов, а вот такая, без рам и даже подрамников... Я говорил уже про восторги - "как написано!"... мне их трудно понять. Если картина мне интересна, то я мало что могу сказать о ней... вернее, не люблю, не вижу смысла рассуждать, подобные разговоры мне неприятны, словно кто-то раскрыл мой личный дневник и вслух читает. Обмусоливать эти темы обожают искусствоведы, люди с профессионально выдубленной шкурой.
Как-то мне сказали, теперь другое время, и живопись больше не "мой мир", а "просто искусство". Я этих слов не воспринимаю, разве не осталось ничего в нас глубокого и странного, без пошлого привкуса временности, той барахолки, которая нас окружает и стремится затянуть в свой водоворот?.. Бывают времена, горизонт исчезает... твердят "развлекайтесь" и "наше время", придумывают штучки остроумные... Что значит "просто живопись"?.. Нет живописи, если не осталось ничего от художника, его глубины и драмы, а только игра разума, поза, жеманство или высокопарность...
И я остановился на картинах, которые понимаю и люблю. На это и нужен ум - оставить рассуждения и слова на границе, за которой помогут только обостренное чувство и непосредственное восприятие. Другого ума я в живописи не приемлю.
***
Но делать нечего, раз взялся за слова...
Попробую объяснить, что происходит со мной, когда смотрю картины Мигеля.
Как я оказался здесь, вот что приходит в голову, как меня занесло в этот мир?..
Словно плыл себе по волнам случайных событий, плыл... и вдруг оказался перед картиной - конец жизни, тоска... Я не говорю слово одиночество, не то!.. Состояние, непереводимое на слова, они не приходят в голову, словно никогда не было языка... Может так чувствует себя старый путешественник, постоянное любопытство гнало его все дальше, и на краю земли вдруг понимает, что не вернуться... и тоска по всему оставленному охватила, а это какие-то мелочи, обрывки памяти, лица... и все страшно оказывается необходимо... Тоска охватила, и вся жизнь, занятая поиском новых мест, кажется суетливым сном.