- Привези картины, - он говорит, и я вижу, у него нет других слов.
И черт меня дернул:
- Брось паясничать, садись и пиши!.. Хорошо получится, значит победил, другой победы не будет. Дом этот... пусть... Потом кто-нибудь соберет твои картины... как я, к примеру... и будут они в музеях. Это не твоя забота, пойми...
- Н-ну, ты ничего не понял! Я годы сюда вложил, годы... и бросить все...
- Так бывает, поверь, я старше. Уходят впустую годы... но какой-нибудь миг тебя вознаградит.
Он резко приподнялся, сел на кровати, лицо перекосилось:
-Уйди... уезжай, убирайся, не хочу тебя видеть... Картины все равно не отдашь, крохобор ничтожный... Что ты пристал ко мне, все учишь, учишь... Ходишь за художниками, ходишь... как мародер, гиена, черт тебя побери!.. Сам пиши!.. ведь умеешь, всему учился... А ты трус... неудачник, импотент...
Я вышел, сердце с болью билось в грудину, отдавало в шею и голову. Он же сам меня звал, писал...
Бог с ним, пусть живет как хочет.
Сейчас уже поздно, но утром, утром сразу же уеду...
Идти назад не хотелось. Останусь здесь ночевать, что будет, то и будет.
***
Нет, не думаю, что подтолкнул.
Мыслей о таблетках больше не было, ссора меня встряхнула. Злость иногда помогает придти в чувство.
Часа два лежал, на этот раз он меня гораздо сильней зацепил. И в самом деле, зачем он мне нужен, черт с ним!.. Пусть пропадает, больше ни слова... "Сам пиши?.." Он прав, что я всю жизнь бегаю за ними... Нет, я ему этого не прощу...
Потом заснул, и ничего не случилось до утра. Очнулся, голова гудит, ноги чугунные... а башня стоит, кое-где скрипы и потрескивание, но не колышется. Я вышел в общее помещение, сел за стол, чайник поставил на электроплитку. Все-таки ждал его, надо попрощаться. Хоть он меня и обидел, я жалел его. Пусть приедет, устроим выставку, может отвлечется от своей мании...
Слышу, он в ванной, льется вода, льется, льется... Мне стало тревожно, что он там возится?..
Я сидел у стола, чайник давно отключил, пить мне расхотелось.
Вот, собрался, приехал... Я редко совершал необдуманные поступки, и каждый раз они оборачивались неудачей или какой-нибудь неприятностью. Люблю покой и постоянство, чтобы время текло размеренно и одинаково каждый день, тряски и перемены меня угнетают. Жизнь коротка, зачем мелкие огорчения, есть любимые картины, мое дело, оно меня кормит... мой дом, мое убежище, и пусть кругом беснуются, ищут новизны и сильных ощущений... Я должен стоять на месте... как скала...
Сравнение это оч-чень понравилось мне.
***
Мелочи вокруг серьезных событий хорошо запоминаются...
И вдруг вижу, он стоит в дверях ванной. Сколько стоял, не знаю, в том углу довольно темно, я не смотрел туда, и теперь только краем глаза заметил. Стоит и странно покачивается, назад и вперед, вперед и назад...
Мы в падающем доме, я сижу, он стоит... И молчит. Наконец, я рассмотрел - он босиком, в спортивных старых штанах, до пояса раздет, а руки... Черные руки! Там же темно, только вижу - черные. Я вскочил, подбежал к нему - обе руки в крови, и кровь тянется за ним от двери.
Он говорит - "молчи", подошел, опустился на стул, руки в локтях глубоко разрезаны, раны зияют, кровь течет... Но, видимо, давление упало, не очень сильно текла, можно сказать, сочилась. Сколько же времени он там был полчаса, час?.. Я бросился в ванную, там болото на полу, черные сгустки... Меня зло взяло - псих, доигрался!.. Но ни минуты не думал, что безнадежно, он стоял на ногах, крови потерял не так уж много... Надо только принять меры. Вызвать скорую, переливание... Я много таких видел, их спасали, если не слишком долго...
Помог ему перебраться в кресло, в котором до этого сидел, здесь светлей всего. Заглянул в разрезы, вижу, он основательно потрудился... Наложил повязку тугую, уколол ему несколько средств, которые всегда со мной, армейские шприц-тюбики - кордиамин, камфара... Побежал к телефону, а это у магазина, метров триста. Пока бежал, все думал... Вернулся, он полулежит в кресле, сознание не потерял. Увидел меня, попытался подняться, говорит:
- Жить хочу... Лева, жить...
-Будешь, Миша, будешь... кровь я остановил, сейчас приедут...
Смотрю на него - что-то не так... Бледность с синевой, холодный пот на лице, он плывет, сознание теряется... Он начал булькать, синеть, хватать воздух белыми губами...
Похоже, эмболия...
Крупные вены, которые он разрезал, могли втянуть много воздуха, а он в ванной... полчаса был?.. час? и потом, пока я звонил... Если так, он обречен, я не могу помочь, и никто уже не поможет.
- Хочу жить ... - он еще раз говорит, хриплый вдох, и потерял сознание. Я вижу, он умирает, сейчас умрет, и ничего сделать не могу.
Он снова открыл глаза:
- Нельзя... было...
- Что, что - нельзя?
- И- изменять...
- Лицо?..
Он хватал воздух, губы прилипли к зубам, глаза блуждали.
-Ну, ты... ду-рак... Не-ет....
- Молчи, сохраняй силы, сейчас приедут...
Он больше ничего не сказал, окончательно закрылся. Что я мог сделать, тончайший хирург, микроскопические мои швы... У него в груди сидел огромный ком воздуха. Что я мог голыми руками... И никто, я думаю, уже не мог.
Я сжимал руки от бессилия, он умирал.
Он умер. Я смотрел, как изменяется его лицо. Сначала рябь по коже... мелькнули знакомые черты, его улыбочка гнилая, которую я так удачно стер, она проявилась снова... Потом исчезла. Лицо менялось.
Через полчаса он стал таким, каким себя нарисовал.
Мечта, наконец, исполнилась, он таким стал. Молчание и благородство.
Я же говорил, ничего подобного не делал, и не приближался. Никогда бы не смог, это выше моего искусства. Это серьезней лица.
Он-таки добился своего, но какой ценой! Зачем?..
Не мне его судить.
Я в чудеса не верю. Значит, все это было в нем, картины не лгали.
Скорая приехала через пятьдесят минут.
***
Может, и было в нем, но он не мог, не умел ни сказать, ни как-то по-другому себя выразить. Только живопись!.. Только в ней он был прост и глубок, а жизнь таскала его по углам, затягивала мелочами... Он так и погряз в жизни, и в этом, конечно, была причина его поступка. Он понимал, что потерял, хотя куражился и хулиганил.