— Стукпостук, как ты считаешь, я — хороший человек?
— Боюсь, ваш вопрос требует уточнения, сэр, — секретарь выглядел озадаченным. Он привык к приступам меланхолии своего начальника, которые часто сопровождались глубокомысленными рассуждениями. Однако в данный момент вопрос, очевидно, был как-то связан со спешно покинувшей этот кабинет женщиной. Эта территория оставалась для Стукпостука неизведанной.
— Я спрашиваю твое мнение. Как считаешь лично ты?
Молодой человек закатил глаза, обдумывая свой ответ. Затем его взгляд упал на стоящую на краю стола кружку с надписью «Самому замечательному боссу в мире» [2].
_________________________________
[2] Эта кружка являлась доминантой в интерьере Продолговатого кабинета. Своей неуместностью она вносила диссонанс в стройный ансамбль письменных принадлежностей, (не)выгодно выделяясь на фоне деловой обстановки.
_________________________________
— Несомненно, сэр. Я считаю вас хорошим человеком.
Лорд Ветинари удовлетворенно кивнул.
— Миссис Лисенер выглядела весьма встревоженной, покидая дворец, — заметил секретарь, протягивая патрицию увесистую стопку документов.
— По всей видимости, события и впечатления последних дней оказались для нее чрезмерными, — ответил патриций, взглядом давая понять, что продолжать тему не намерен. Он сел за стол, разложил перед собой бумаги и погрузился в чтение. Работа пошла своим чередом.
Комментарий к Глава 12
Боюсь, что следующие главы будут совсем нескоро, потому что автор в ужасе бегает по потолку постоянно дописывая и переделывая самые ответственные моменты, малодушно подумывая наплевать на рейтинг и снизить его.
========== Глава 13 ==========
Шарлотта сидела в кресле у окна в своей спальне на втором этаже. Прошло две недели с ее визита во дворец. Все это время она страдала от бессонницы. Большую часть времени занимало самоедство и изведение себя за свое поведение, свои слова, свою несдержанность. В самые тяжелые моменты ей казалось, что она натворила что-то ужасное и глупое, ее накрывало волной стыда и отчаяния. Иногда ей овладевала апатия, когда пропадали любые мысли и чувства, а голова казалась набитой ватой. Обычно же она злилась на себя за то, что открылась и тем поставила себя под удар. В такие дни ее подмывало бежать как можно дальше, не оглядываясь. Она даже успела продумать, куда и как бежать, и что ей необходимо будет с собой взять, но потом понимала, что это бессмысленно. Во-первых, нигде она не будет в такой безопасности как в Анк-Морпорке. Во-вторых, от себя все равно не убежишь. Весь этот ураган чувств и мыслей будет путешествовать с ней, как бы быстро и как бы далеко она ни убегала. В итоге к концу второй недели Шарлотта пришла к тому, что единственно правильным будет просто принять как данность, что она влюбилась. Это не самое страшное, что с ней случалось. Жить с этим точно можно.
Согласно книгам, которые так любила читать и перечитывать Айрис, страдающей от неразделенной любви женщине полагалось сидеть на подоконнике, пить вино из большого бокала (или прямо из бутылки, в зависимости от степени страданий и решительности характера), курить сигареты, томно вздыхать и беззвучно ронять слезы на шелковую сорочку. Иногда допускалось порыдать в подушку. Проблема заключалась в том, что шелковых сорочек у Шарлотты никогда не было. Да и плакать ей совершенно не хотелось. То ли свое она отплакала уже давно, исчерпав весь запас слез, выданный ей при рождении, то ли просто не видела в этом пользы. В конце концов она не чувствовала себя несчастной. Смущенной, запутавшейся и даже немного воодушевленной, но точно не несчастной. Томно вздыхать женщина не умела и в ее возрасте уже не собиралась учиться. Курение ее не привлекало, а алкоголя она предпочитала избегать после бала. Малодушное рассуждение, что шампанское виновато в том, что у кое-кого немного отказали тормоза, успокаивало в этом водовороте сожалений о различных поступках.
Обложившись справочниками и стопками бумаги, она пыталась составлением кроссвордов отогнать мысли, преследующие ее в последние дни. Она надеялась, что головоломки отвлекут ее от навязчивых воспоминаний о патриции Ветинари, но помогало плохо.
Осознав, что уже битых полчаса она пытается вникнуть в смысл довольно простого по своему содержанию предложения, Шарлотта захлопнула книгу и, собрав все справочники и словари стопкой, понесла их в библиотеку, под которую была отведена большая часть спальни. Спускаясь со стремянки, которой она пользовалась, чтобы убрать или достать книги с верхней полки, Шарлотта оступилась и непременно упала бы, но ее подхватили чьи-то уверенные руки. Сердце пропустило удар. Она замерла от ужаса, ругая себя за непозволительное легкомыслие. Нельзя было расслабляться и забывать, что поймать ее могут в любой момент. Однако, повинуясь навязчивому ощущению, она вдруг осознала, что держат ее очень бережно, что это не захват и попытка ее удержать, это своего рода объятие. Сердце снова пропустило удар, когда боковым зрением она увидела черную трость с серебряным набалдашником в виде головы Смерти, прислоненную к креслу. Напряжение, вызванное страхом первых секунд, отпустило. Чувствуя, как дрожат и подкашиваются ноги, Шарлотта немного отклонилась назад в попытке найти опору. Ее мягко прижали к себе. Она уловила сердцебиение, учащенное, но не настолько, как ее собственное, почувствовала тепло другого человека. Ей захотелось удержать ощущение надежности и неожиданной нежности, которое дарили эти объятия.
Ветинари развернул ее лицом к себе, по-прежнему мягко удерживая за плечи. Его серьезный внимательный взгляд, а так же внезапная близость заставляли Шарлотту чувствовать себя беззащитной и смущенной, а это было непозволительной роскошью в ее положении. Она изо всех сил старалась не отводить глаза, всматриваясь в столь знакомые черты и незнакомое, мягкое, выражение лица. Она поняла, что дрожит, а во рту пересохло, когда он внезапно спросил:
— Ты боишься?
Не найдя в себе сил произнести это вслух, она напряженно кивнула.
— Меня? — Ветинари не стал скрывать своего изумления.
Шарлотта улыбнулась немного нервно и, осмелившись коснуться рукой его лица, покачала головой
— Нет. Тебя я не боюсь, — прошептала она в безуспешной попытке справиться с голосом.
— Тогда кто или что так тебя пугает?
— Возможные последствия. И мое прошлое.
Он удивленно вскинул брови.
— Я не лучшая компания для правителя крупнейшего города Диска, в любом начинании.
Она немного отстранилась, деликатно высвобождаясь из объятий, и повернулась спиной. Приспущенная сорочка обнажила плечо, на котором, чуть выше лопатки, виднелись шрамы от ожогов, складывавшиеся в узор, напоминающий голову льва. Ветинари осторожно коснулся клейма. Деликатность этого прикосновения резко контрастировала со сталью в его голосе, когда он произнес: «В Анк-Морпорке нет рабов».
— Поэтому я чувствую себя здесь спокойнее, чем где-либо, — ответила Шарлотта, стараясь подчеркнуть благодарность, которую испытывала за эти слова, — Но тем людям плевать на законы Анк-Морпорка.
— Тогда они познакомятся с командором Ваймсом, — она не видела его лица, но поняла, что сказано это было с улыбкой и, надо полагать, весьма зловещей.
Она ощущала, как в ней просыпается желание, чувствовала готовность раствориться в нем, однако голос разума не желал сдаваться так просто.
— Я не хочу, чтобы из-за меня возникли проблемы.
— Этот город ежедневно подкидывает мне массу задач различной степени сложности и разрешимости. Меня оскорбляет твое сомнение в моих силах и способностях. Кроме того, если вспомнить события последнего месяца, еще не известно, кто кому больше может доставить неприятностей.
Патриций отступил на шаг. Он не хотел быть неверно истолкованным.
— Но если ты переживаешь, что твои проблемы мне не по плечу или я не представляю, с чем имею дело, ты можешь рассказать.
Шарлотта в задумчивости присела на край кровати. Прозвучавшая просьба оставляла возможность выбора, пространство для отказа и это, черт возьми, подкупало.