— Разговор будет долгий, так что располагайся, — она кивнула в сторону огромного кресла, стоявшего неподалеку.
Некоторое время она молча с отсутствующим видом теребила завязки своей сорочки. Ветинари, удобно устроившись в предложенном кресле, терпеливо ждал.
— С чего бы начать…? Кстати, а что говорится в досье на меня? — она ехидно прищурилась.
— Откровенность за откровенность. Ничего особенного. Родилась и выросла в Ничегофьорде, в Анк-Морпорк приехала семь лет назад, три года как вдова, владеешь магазином, оставшимся после смерти мужа.
— Хм. Я родилась и выросла в Псевдополисе, — Шарлотта довольно ухмыльнулась наслаждаясь выражением удивления на лице Хэвлока Ветинари.
— Наша семья была довольно состоятельной, но когда мне было одиннадцать, отец разорился. Пришлось продать наш особняк и загородное родовое поместье и переехать в дом поменьше. Через два года родители подыскали мне жениха лет на тридцать старше. Ему был нужен титул, родителям — деньги. Удачная сделка. Меня, естественно, никто не спрашивал. Свадьба должна была состояться вскоре после моего шестнадцатилетия, а за неделю до дня рождения я познакомилась на улице с молодым человеком. Он был веселым, обаятельным и обходительным. А еще он был мошенником, чего я тогда, конечно, не знала. Хотя, даже если бы и знала, это вряд ли что-либо изменило.
— Ты сбежала? — в вопросе патриция отсутствовала вопросительная интонация.
— Сбежала. Так начался кочевой период моей жизни: мы часто переезжали с места на место, нигде надолго не задерживаясь. Поначалу это было интересно и весело — новые города, страны, новые знакомства, казалось можно обойти весь мир. Но после парочки неприятных эпизодов, когда вскрылась вся правда о причинах наших путешествий, я охладела к такой жизни. Джим — так его звали — пошел мне навстречу. Думаю, он действительно меня любил, точнее считал, что любил, и хотел заботиться. Так мы оказались в Ничегофьорде — краю снегов, льдов и отвесных скал. Красиво, монументально и невыносимо скучно. Там мы поженились и прожили несколько лет, которые, пожалуй, можно назвать счастливыми.
Шарлотта замолкла, о чем-то задумавшись. Ветинари сидел с закрытыми глазами и внимательно слушал.
— Вероятно, поэтому я не заметила как Джим, очевидно, заскучав, взялся за старое, плюс начал играть в карты. В одной такой игре он сильно проигрался. Победитель потребовал в качестве награды меня. Как я сейчас понимаю, они именно с этой целью и ездили по небольшим городам, присматривая идеальных жертв, которых можно было развести на подобное. Своего рода бизнес. Джим согласился. С одной стороны, у него не было выбора, с другой — этот дурак надеялся выиграть время, чтобы придумать план побега. Но у тех ребят все было схвачено. Так я стала вдовой в первый раз и попала на подпольный невольничий рынок в качестве товара, а оттуда на Мунтаб, где и обзавелась клеймом. Это далекая страна, где-то на окраине мира, мало кому есть дело до того, что там происходит. Нас было около двадцати человек, в основном мужчины, которые работали на плантациях, строительстве и занимались прочей тяжелой работой. Женщины занимались домом, хозяйством и… развлекали… хозяина и его гостей. Провинившихся ждали розги, голод и клетка. Провинностью могло стать что угодно, на усмотрение управляющего — мистера Скриптера. Тяжелее всего карались попытки побега — одной неудачной хватало для того, чтобы отбить охоту к дальнейшим попыткам. А удачных не было. По крайней мере до меня.
Шарлотта грустно улыбнулась. Она вытащила карандаш, удерживавший волосы в пучке на затылке и нервными быстрыми движениями стала перебирать упавшие на плечи пряди, заплетая их в косу.
— Первый год был тяжелым. У меня не самый покладистый характер, а это не лучшее качество для рабыни. Но если держать себя в руках и помалкивать я догадалась, то скрыть факт своей грамотности мне не удалось. С одной стороны я оказалась полезной для хозяина и это немного облегчило мою участь, с другой — меня возненавидели все остальные, ведь они были в основном неграмотные и их эксплуатировали в убийственных условиях, в прямом смысле. Примерно год ушел у меня на то, чтобы придумать план побега. И еще три, чтобы его реализовать: усыпить бдительность, продумать и подготовить мельчайшие детали, учесть любые нюансы, скрыть следы, подготовить запасные варианты. Заодно училась на чужих ошибках.
Шарлотта замолкла, с отсутствующим выражением лица, расплетая только что законченную косу и начиная заново.
— Как ты сбежала? — нарушил молчание Ветинари несколько минут спустя.
— На удивление легко — прямо у них из-под носа: спряталась в повозке, которая привозила строительные материалы и увозила мусор. Днем все были заняты на работе, так что меня бы хватились не раньше ночи, а то и вообще к утру. К тому времени я была уже довольно далеко, присоединившись к торговому каравану. Но то ли успех, то ли долгожданная свобода вскружили мне голову и я сделала глупость — вернулась в Псевдополис в надежде отыскать родных. Видимо, Джим что-то разболтал обо мне, потому что меня выследили довольно быстро и улизнуть мне удалось буквально чудом. Тогда я решила понадежнее спрятаться и для этого забралась в самую глушь. Так я оказалась в Ланкре. Хорошее было время. Правда, оказалось, что незнакомка в глубинке слишком бросается в глаза и вызывает вопросы и подозрения. Так меня выследили во второй раз. И поймали. Оказалось, за мной отправили лично мистера Скриптера.
Лицо Шарлотты приобрело отстраненное выражение, голос звучал глухо, словно она находилась где-то далеко.
— Жестокость, по большому счету, имеет два лица. Первое происходит из тупости, банальной тупости, присущей людям, не способным четко понимать и осознавать последствия своих действий. Они могут обладать довольно своеобразной моралью, иметь ценности, быть хорошими сыновьями, мужьями, отцами. Но они не способны понять и прочувствовать, как их действия отзываются в других людях. Они просто не умеют ставить себя на место другого человека. В этом они похожи на детей, которые в силу возраста и развития тоже бывают жестоки из-за того, что еще не научились сочувствию, не умеют думать в перспективе. Но что простительно детям, не может быть простительно взрослым. Но даже такие тупые живодеры младенцы по сравнению со второй группой. Второе лицо жестокости — садизм. Осмысленное целенаправленное причинение боли, унижение, уничтожение другого человека. Эти люди упиваются чужими страданиями, получают от них удовольствие. Они умны, расчетливы и полностью отдают себе отчет в своих действиях. У таких людей нет морали, нет ценностей, нет чувств. Именно таким человеком является мистер Скриптер.
Шарлотта передернула плечами, словно сбрасывая с себя морок тяжелых мыслей и воспоминаний. В очередной раз расплетенные волосы мягкой волной заструились по спине.
— В общем, если бы не Айрис, которую они везли с невольничьего рынка к хозяину, я бы снова оказалась в рабстве или наложила на себя руки по пути, что более вероятно. Однако вдвоем нам удалось справиться с охраной, которая явно не ожидала подвоха от двух хрупких женщин. Скриптер конечно оказался проворнее, за что получил факелом в лицо, — она зловеще улыбнулась, смакуя воспоминание. — Тогда же я решила, что скрываться надо там, где тебя не заметят, где полно таких как мы и никому нет дела до незнакомцев, то есть в Анк-Морпорке. Вот уже семь лет как мой план работает идеально и я рассчитываю, что будет работать и дальше.
Закончив рассказ, Шарлотта подошла к окну и невидящим взглядом уставилась на разводы инея на оконном стекле.
— Это действительно впечатляющая история, — раздалось из глубины огромного кресла. — А ты действительно необыкновенная женщина. Но если ты думаешь, что рассказанное тобой как-то повлияет на принятое мною ранее решение, то вынужден тебя разочаровать. В конце концов, это мое «хочу».
Она обернулась на шорох за своей спиной, Ветинари стоял невыносимо близко и от легкого намека на невысказанный вопрос в его пронзительных голубых глазах у нее подгибались колени.