Галилей тяжело болен. Но он вынужден повиноваться. И отправиться в путь. В Риме его заключают в тюрьму.
Никто не знает, что происходило с Галилеем в тюрьме. Пытали ли старого учёного? Грозили ли пыткой? Обо всём, что случилось с ним в суде инквизиции и тюрьме, он обязан хранить молчание.
Но в истории всё же сохранился один документ.
Он гласит: «16 июня 1633 года папой и конгрегацией было принято решение подвергнуть Галилея под угрозой пытки так называемому Examen de intentione, и если он будет упорствовать в своём единомыслии с Коперником, то отправить его для дальнейшего дознания в отделение пыток».
Не это ли объясняет появление на свет дикого, противоестественного документа, известного как текст отречения Галилея?
«Отрицаю, презираю и проклинаю от чистого сердца и с нелицемерным убеждением все названные заблуждения и ереси, а равно и все другие противные Святой церкви заблуждения и еретические секты. Клянусь впредь ни устно, ни письменно не утверждать ничего, могущего бросить на меня подозрение в чём-либо подобном; в случае же встречи с еретиком или подозреваемым в ереси обязуюсь указать на него Святому судилищу или инквизитору и епископу того места, где буду находиться. Сверх того, обещаю и клянусь выполнять в точности все епитимьи, которые наложены на меня Святым судилищем или будут им впредь назначены. Если бы случилось, что я когда-либо преступил (от чего да избавит меня господь) данные мною теперь обещания, обязательства и клятвы, то готов подвергнуться всем епитимьям и карам, которые назначены для подобных преступников определениями Святых канонов и других общих и частных конгрегаций; да поможет мне в этом господь бог и Святое евангелие, на которое возлагаю руки».
По-разному отнеслись потомки к поступку Галилея. Одни обвиняли его в неблагодарности к церкви, которая его кормила. Другие не могли простить ему отречения от идей, обвиняя в раболепстве. Сожалели, что он не стал, как Джордано Бруно, мучеником науки.
У Галилея действительно было две возможности: взойти на костёр или отречься. Он выбрал последнее. Кто знает, может быть, ему, самолюбивому, строптивому, которого в юности называли «крикуном и спорщиком», отречься, принять позор было горше, чем сгореть в огне инквизиции. Но он знал, что не всё сделал в жизни, не всё сказал. Он должен был выполнить свою миссию на Земле.
Возможно, это имел он в виду, говоря: «Мне… любопытно… испить чашу до дна».
Он выпил чашу позора. Но сохранил жизнь для работы.
Сейчас уже мало кто верит, что рука Галилея, его разум могли произвести на свет этот образец гнусности и тупоумия. Но это произнесли уста 69-летнего старика, стоящего на коленях на холодном каменном полу в гулком инквизиторском зале. Здесь даже резонанс был послушен инквизиции; голос иезуитов, карающих истину, звучал в нём громче, чем тихие слова старца, прошептавшего, как повествует предание: «А все-таки она вертится…»
Мы говорим о предании потому, что ни сам Галилей, ни его судьи не оставили никаких свидетельств по этому поводу.
Однако эта фраза полностью соответствует душевной мощи Галилея. Несмотря на тяжкие потрясения, физические и моральные, вопреки возрасту и слабеющему здоровью, он не прекращает своего дела. Просто, понимая неравенство сил, он не выступает публично, не печатает новых трудов. Он работает и заботится о сохранении своих рукописей.
В связи с тем что инквизиторы запретили Галилею занятия астрономией, он вновь обратился к физике.
В это время он создает своё главнейшее сочинение, также написанное в форме бесед между Сальвиати, Сагредо и Симпличио: «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению». Галилей привязался к этой работе нежно, как отец к последнему ребёнку. Он словно чувствовал, что выше уже вряд ли поднимется, жизнь кончается, а вершина знания всё так же далека, как и в юности.
«Беседы» Галилей называл своим шедевром — здесь были изложены все его открытия в области механики и молекулярной физики. Книга не оставляет камня на камне от учения перипатетиков, и Симпличио, приверженец Аристотеля, под давлением математических доказательств протестует всё реже и реже и, наконец, отказывается от дискуссии, сознавшись в неспособности разобраться в обсуждаемых проблемах.