— Пашка!
Он тут же пожалел о несдержанном возгласе, потому что скрипка смолкла. «Это была его мечта, — догадался Борис. — Мечта звучала, и я ее почти увидел!» Он стремительно шагнул за порог, торопясь поведать мальчику о его потрясающем успехе, и тут услышал чужую скрипку.
Без лишних вопросов, Борис выкатил инвалидную коляску на балкон.
Музыкант в черном халате невозмутимо стоял на прежнем месте. Скрипка, небрежно вскинутая к щеке, казалось, дрожала в его руках. Отрывистые ноты метались по октаве, отчего мелодия походила на воздушные ямы в грозовом небе. Аккорды гневно расплескивали отдельные звуки, будто скрипка брызгала слюной в приступе ярости.
— Соната Баха… — проговорил Павел, чьи нервы и чувства были сжаты в тугой комок. — Никогда не слышал ничего подобного…
Шокирующее аллегро терзало слушателей более двух минут. Братья не произносили ни слова. Даже воздух остолбенел от такого обилия злости и обиды, выплеснутого несчастным инструментом. Затем зазвучало адажио. Порыв ярости отступил перед тяжелой волной холодного презрения. Бессильно презирая, Музыкант проклинал то, что ненавидел. Взлеты и падения смычка рассекали воздух новыми гнетущими звуками, а губы Павла шевелились, повторяя одно слово: «Остановись… остановись… остановись…»
— Не слушай его, — сорвался Борис и потащил кресло обратно в гостиную.
— Нет! — Павел схватился руками за перила. — Разве ты не слышишь, он мстит. За ничтожную обиду — вселенской местью!
— Это всего лишь музыка! Он закончит играть, и все. Ничего не произойдет!
— «Всего лишь музыка»? — передразнил мальчик. — Это МУЗЫКА! И Музыкант — гений. Его звуки вырастают в реальную боль, его проклятья губят, его зло раскрывает крылья над всеми людьми. И это реальность! Реальность!
— Паш, успокойся, — попросил Борис как мог мягко, хотя сам чувствовал, что того и гляди сорвется на крик. — Пусть Музыкант — гений. Мы достаточно «насладились» его мелодиями, а теперь пора вернуться в комнату. Ты играешь Баха куда более приветливо, чем этот тип. Давай-ка, поиграй мне, и мы оба успокоимся.
— Ты не понимаешь, — тяжело вздохнул Павел. — Не хочешь понять и поверить. Прости, что я кричал. Закроем окна. Я не хочу слушать ЭТО.
И они ретировались в гостиную. Борис поймал себя на том, что их действия слишком уж похожи на отступление перед армией врага. Сдались без боя. Юноша вынес себе этот вердикт и вдруг осознал, что точнее уже не скажешь.
Звуки ужасной музыки стучались в закрытое окно, но не могли прорваться в комнату, где воцарилось кажущееся спокойствие. Текли минуты. Братья молча ждали апофеоза. И апофеоз наступил: надрывный вой сирены кареты скорой помощи обрушился на двор. Борис приблизился к окну.
— Управдомша, да? — не оглядываясь, спросил Павел.
— Похоже… — он ждал, чем закончится рейд врачей в недра подъезда. — Да, она. Сама идет, это уже хорошо. Вроде, с рукой что-то.
Стайка соседок обступила пострадавшую, закрыв Борису поле обозрения.
— А где Музыкант? — поинтересовался мальчик.
— Исчез, — брат присел напротив кресла-каталки. — Знаешь, Пашка, думаю, ты был прав от начала до конца. Этот тип материализует музыку.
— Управляет обстоятельствами посредством музыки, — поправил Павел. — Невероятно…
— Зато очевидно, — сжал зубы Борис. — И все-таки бухгалтер знает этого Музыканта! Он так необычно на меня взглянул, когда я заикнулся про скрипку! Эх, найти бы повод к нему заявиться и познакомиться с его гостем!
— Если бы гость существовал, бухгалтер бы не отпирался от скрипача на своем балконе, — заметил брат. — Тем более такого заметного: в махровом халате и со скрипкой.
— В черном халате, — поправил Борис. — И почему все музыканты ходят в черном?
Вопрос прозвучал риторически, но Павел на него откликнулся:
— Черный цвет притягивает дух, который помогает музыке парить над залом и проникать в души людей чистой и безупречной. Но если у музыканта черно не одеяние, а душа…
Воскресное утро началось прекрасно. Мама, отдохнувшая и посвежевшая после хорошего сна, колдовала на кухне, пообещав сыновьям нечто «божественно вкусное». Май в этом году превзошел самого себя. Земля благоухала, и только самый черствый человек мог сидеть в такой день дома за закрытыми окнами. Легкие занавески трепетали на ветру, будто праздничные флаги, развешанные по всему дому в честь пробудившейся природы. Даже воробьи, завсегдатаи подоконников и карнизов, не боялись колыхающихся белых призраков человеческого жилища.