Вероятно, именно так ощущают скуку, — решил Глеб, когда процессор принял очередную порцию данных, и участие оператора не потребовалось.
Шум леса над головой и едва слышный щебет птиц раскладывался в стандартные последовательности звуковых колебаний, и задействовать базу ассоциаций без дополнительных усилий не удавалось. Тон для всего мыслительного процесса задавал Жулавский: в его отрывистых фразах, адресованных лаборанту, присутствовала некая схема, без вкрапления эмоций и выразительных красок. Сознание Глеба невольно работало в унисон этой схеме.
Зависимость. Он читал что-то подобное в тоненькой брошюре о воспитании детей. Ребенок воспринимает мир под влиянием ауры родителей. Термин «аура» в привычные парадигмы не укладывался, но объект, обозначенный «зависимость», Глебу не импонировал. А именно указанный объект являлся определяющим в его нынешнем состоянии.
Неожиданно на терминал вскочил кузнечик. Глеб, спасаясь от пресловутой «зависимости», немедленно переключил внимание на насекомое. Говорят, кузнечики «поют», будто играют на скрипке. Он потратил три с половиной минуты, чтобы подтвердить эту теорию, и был немало удивлен, когда ассоциативная база действительно представила ему в виде звукового ряда движения тонких ножек и невесомых усиков.
— Что там у тебя?! — резкий почти визгливый голос Жулавского оборвал умственные упражнения индивида.
Глеб бросил взгляд на вверенный ему компьютер. Аппаратные данные автоклава указывали на перегрузку.
— Процесс остановлен, — доложил ассистент.
Жулавский двинулся к терминалу, за которым наблюдал Глеб.
— Посмотри, что с материалом, — не оборачиваясь, распорядился он. Указание относилось к лаборанту.
— Извините… — Глеб однозначно понял свое состояние: стыд.
Проворонил, — подумал он и диагностировал внутри себя досаду. — Хотя точнее сказать — «прокузнечил».
Новое ощущение родилось где-то в глубинах мозга. Логичная, но неиспользуемая словоформа. Игра слов. Шутка. Юмор. Юмор — сложнейшая эмоциональная конструкция, присущая человеку.
И в тот миг, когда он подумал о важном достижении в саморазвитии, мирное дыхание леса разверзлось громом.
Жулавский подскочил, как на пружине, а Глеб обнаружил себя возле полыхающего автоклава. Рядом в обоженной траве корчились в судорогах останки биологического тела, источавшие гнусный запах жареной плоти.
— В сторону!.. В сторону, тебе говорю!! — Жулавский отодвинул индивида, а сам направил на пылающий аппарат жерло портативного огнетушителя.
Глеб стоял, как окаменевший, и смотрел на погибшего. Мыслей не было. Лишь лавина неосознанных образов и ассоциаций заливала мозг и сознание.
— Он… погиб… из-за меня… — едва смог выдавить он.
И получил звонкую оплеуху.
— Тебя задело? Отвечай!.. Немедленно: диагностика состояния!
— Физические и логические функции в норме, — автоматически отчеканил индивид.
Оплеуха, как он успел заметить, существенно помогла. Мысли вернулись, а вместе с ними и аналитические способности сознания.
— Алексей Андреевич, — начал Глеб, но Жулавский лишь махнул рукой в сторону тропинки, ведущей к коттеджу.
— Иди домой. Ты тут не при чем. Замкнуло где-то… Скажи Антону, чтобы одевался, и быстро шел сюда… Черт возьми! Пять лет работы! Теперь нового лаборанта придется готовить.
Последнее Глеб слышал уже из-за спины. Так Жулавский простился со своим ассистентом.
— Пап, почему это случилось? — Анна подняла влажные глаза на отца.
— Трудно сказать, детка, — Жулавский со вздохом встал из-за стола. — Может быть предохранитель не сработал, может быть корпус дал трещину. Эта штука была очень старая.
Улыбчивая Полина бесшумно появилась рядом и аккуратно собрала на поднос посуду.
— Пап, а этот индивид мне нравился. Он красивый был.
— Да. Вытри слезки и пойдем-ка погуляем.
Анна тут же повеселела и, опередив отца, выскочила за дверь. Он догнал девочку на лестнице.
— Пап, — Анна приступила к реализации своего плана, — а кто теперь будет тебе помогать? Антон?
— Ты же знаешь, Антону нельзя долго находиться на улице. Он болен.