Холодно. Цветы не живут, когда холодно. Глеб. Глебушка…
Слезинка пробежала по щеке.
Хлопали железные двери. Плясали цветные точки в узком окошке. Белые одежды. Плохие одежды.
Тамара пристроилась за спиной пожилого человека в очках, увлеченно изучавшего шуршащие бумаги. Хлопнули двери. Тамара пошла в новый коридор. Человек в очках оглянулся по сторонам, произнес грубое слово, и железные двери закрыли его в маленькой комнатке.
Он обижается на комнатку. А комнатка не виновата. Он велел ей неправильно ехать.
Темно.
— Кошка, кошка, где твоя дорожка?
Кошкины глазки видят всё в лесу.
Кошка, кошка, подожди немножко.
Солнышко станет и прольет росу.
Стена была совсем холодной, и Тамара отдернула пальчик. По телу пробежал озноб.
Дядя Боря говорил, что бабушку Владлену положили под землю, когда она уснула. А я не сплю. Я живая. И я иду под землей. И земля не обижается. Интересно. И немножко страшно.
Раздался отчетливый скрип. Тамара вмиг притихла и присела на корточки. В темноте показался огонек. Женщина с плохими мыслями прошла мимо. Девочка сжалась в комочек. Мысли были настолько черными, что она боялась на них смотреть. Но там, откуда она пришла, тоже были мысли.
Как мышки в погребе, — Тамара осмелела. — Мышка одна, она голодна.
Зернышко пожевала, другое достала.
День за днем.
Мышки вдвоем.
Зернышки тают, люди страдают.
Зима холодная, деревня голодная…
— Ой.
Тамара уперлась в приоткрытую дверь.
Плохое место. Очень плохое. Но Глеб бы не испугался. И я не боюсь.
Она проползла между железной колодой и острыми обрезами скрипучих ворот и отважно шагнула в новый коридор. Большущие детские глаза расширись от ужаса. Тамара прижимала к груди кулачки, будто удерживала в себе желание бежать без оглядки.
Я буду смелой, и земля разрешит мне стать взрослой, чтобы Глебу всегда было хорошо. Я не боюсь мышек…
Коридор внезапно кончился, и девочка почувствовала дуновение. Кто-то медленно и глубоко дышал.
— Кошка, кошка, дай мне свои глазки, — зашептала Тамара. — Я тебе их верну…
Она поморгала и вгляделась в кромешную тьму. Очертания предметов обрели четкость, и перед взором девочки открылась широкое помещение. Столы, стулья, шкаф и в нем бутылочки и коробочки. А в глубокой стеклянной ванне чуть в стороне…
Тамара зажмурилась. Из темноты на нее смотрела масса человеческой плоти.
— Ты ненастоящий, — медленно проговорила девочка. — Я не боюсь.
Она открыла сначала один глаз, потом другой. Существо в ванне двигалось и шумно дышало.
— Зачем ты плохо думаешь? Я тебе ничего не сделаю…
Из ванны показалась человеческая рука. Совсем детская, судя по размерам ладони, но неестественно длинная. Рука прикоснулась к большой грифельной доске, стоящей на штативе вплотную к аквариуму, и начеркала мелом поверх полустертых значков, совершенно непонятных Тамаре:
«Где моя мама?»
— Она ушла и забыла закрыть дверь. Ты кто?
«Гном».
— Так зовет тебя мама?
«Да».
— Тебе трудно писать?
«Нет».
— А мне кажется, трудно. Ты думай, а я буду слушать.
«Чтение мыслей — аномальное явление. Читай мысли. Я буду изучать».
— Ну хорошо, — Тамара слегка растерялась. — Ты думаешь, что ты страшный, поэтому люди тебя заперли здесь, и только мама к тебе приходит.
«Неточно».
— Так неинтересно. Ты прячешься от меня. В тебе мысли придуманные! Почему ты думаешь о людях плохо? Потому что мама так думает, да? У твоей мамы очень страшные мысли! А ты о людях ничего не знаешь.
«Я верю маме».
— Ты помогаешь ей в плохом деле… — Тамара всеми силами старалась понять, что же в действительности задумала женщина, повстречавшаяся в оранжерее. Она сказала, что нельзя прощать, а прежде упомянула Филиппа. Теперь страшное создание в аквариуме периодически глушило мысль об… отце.
Тамара сделала еще одно усилие, и вдруг осмыслила. Все оказалось предельно просто: страшилище верит маме, мама ненавидит страшного человека Филиппа, страшилище в ванне плохо думает о папе, и получается, что папа страшилища это и есть Филипп.
Я подумала, как взрослая! — обрадовалась Тамара. — Я думаю как земля и как взрослая сразу! Как Глеб!
«Говори», — вычертила на доске рука.
— О чем говорить?
«Что я думаю?» — Нет. Я не буду тебе говорить. Думай сам. Но учти, мама учит тебя думать неправильно и плохо. Ты не страшный, ты просто стал ненастоящим.
«Как ты меня видишь?» — рука поставила знак вопроса, покачалась в воздухе и дописала. — «В комнате абсолютно темно».
— А я попросила у кошки глазки. Ты правда не страшный, Гном. Но мне пора идти.
Тамара попятилась и опрометью кинулась в коридор.
Глава 20. Сказка
С помощью шумной молодежной компании Глеб и Черныш преодолели полторы сотни километров в седлах мотоциклов и оказались, образно говоря, в нескольких шагах от цели. Но след пресловутого фургона затерялся где-то на лесных дорогах, и человек с собакой потратили на поиски его целый день. Когда, наконец, направление было определено, Черныш из самых благих побуждений чуть не свел на нет все совместные труды.
Недалеко от районного центра — довольно крупного городка — Глеба остановила патрульная милицейская машина. Грубое обращение блюстителя правопорядка, потребовавшего документы, возмутило собаку. Черныш кинулся на человека в форме, сбил с ног и ощутимо тяпнул. Второй патрульный выхватил оружие. Глебу удалось не попасть под удар электрической дубинки и уберечь пса от пуль. Петлять по лесу пришлось довольно долго. Измотанные, путешественники всю ночь отсиживались в пустой медвежьей берлоге, дожидаясь, когда страсти вокруг их личностей поутихнут.
Глеб решил сторониться проезжих дорог. Образ Тамары проступал с каждым часом все отчетливее. Парень закрывал глаза и ощущал девочку рядом так, будто мог дотронуться до ее горячего солнечного цветка. А Черныш — живой шустрый компас — неизменно поворачивался в направлении его мыслей. Ничто теперь не могло сбить путников с незримого следа — ни талые снега, ни лесные буреломы, ни полноводные ручьи.
Полдень выдался жарким, как будто май опередил время и вылился на землю потоками весеннего тепла. Заслышав вдалеке голоса, Глеб взял правее, чтобы избежать ненужных встреч. Ни ветка, ни сук не хрустнули под ногой. Но вот голоса повернули в его сторону. Глеб приказал Чернышу залечь в кустах, и сам притаился рядом.
Из-за деревьев показался огромный мордоворот в пятнистой униформе, и чуть позади него моложавая длинноногая женщина. Она без умолку говорила, военный отвечал короткими басовитыми репликами, и оба торопливо оглядывались по сторонам. Потом женщина в отчаянии прокричала: «Витя! Витя!» и расплакалась. Глеб, хотя и находился в трех десятках метров от людей, увидал их страх. Женщина и мужчина боялись чего-то одного, но боялись по-разному. Помедлив, парень покинул свое укрытие. «Легенду» он придумал, когда остановился за спинами людей.
— День добрый!
Оба вздрогнули. Рука вояки дернулась к кобуре, но он совладал с рефлексами и за оружие не схватился. «Частный лицей № 1. Служба охраны» — прочел Глеб на металлической пластине, приколотой к форменной куртке.
— Возникли проблемы? — спросил он, сделав вид, что движения охранника не заметил.
— Ты кто такой? — тот слегка отодвинул спутницу, собравшуюся немедленно выплеснуть свои беды на встречного.
— Лесник местный.
— А где твой жетон?
Глеб ожидал вопроса.
— Дома валяется. Хочешь, пошли, покажу. Тут километров пятнадцать всего.
Мордоворот хмыкнул, покосился на собаку и решил, видимо, что все лесники должны выглядеть именно так: заношенная до дыр одежда, посох в руках, участливый взгляд, за плечами сумка, а у ног беспородная псина.
— Что у вас случилось-то? — Глеб обратился к моложавой даме.
— Мы проводили урок. Я каждый год привожу свой класс на эту поляну, — она торопливо показала туда, где звенели детские голоса. — Понимаете, у меня уникальная методика: мы с ребятами проходим весенний лес.