— Я поняла.
— Еще нет. Это только верхушка айсберга. — Он протяжно выдохнул, словно решая, откуда и как именно продолжить. — Пока я лишь взрослел, маясь от скуки и свободы от родителей, но в то время, как я завяз в школе, у меня появилась глупая, бунтарская мечта стать рок-звездой. Я собирался стать следующим Куртом Кобейном. — Он рассмеялся. — Я знал каждую ноту из дисков Нирваны, Pearl Jam (прим. Pearl Jam — американская рок-группа, одна из четырёх ключевых групп (наряду с Alice in Chains, Nirvana и Soundgarden) музыкального движения гранж, пользовавшегося большой популярностью в первой половине 1990-х годов.) и Nine Inch Nails. Вынудил родных купить мне на Рождество электрогитару и усилитель. Они купили мне Fender Stratocaster (прим. Fender Stratocaster (или Strat) — модель электрогитары, разработанная Джорджем Фуллертоном, Лео Фендером и Фредди Таваресом в 1954 году и выпускаемая вплоть до настоящего времени. Stratocaster использовалась многими гитаристами, и поэтому её можно услышать на многих исторических записях. Наряду с Gibson Les Paul, Gibson SG и Fender Telecaster является одной из самых известных и распространённых моделей электрогитар в мире.) не потому, что верили в меня, а только для того, чтобы я заткнулся. Как только они приехали домой, я стал играть на этой хрени на полную мощность.
Рейн нахмурилась.
— Они ругались на тебя? Били?
Хаммер покачал головой.
— Они просто установили в моей комнате звукоизоляцию, хлопнули дверью и отправились в Рио. Как-никак наступило время Карнавала.
Горечь в его словах заставила ее почувствовать злость. Какими же должны быть родители, чтобы столь мало интересоваться жизнью собственного сына? Она не спрашивала, играл ли он с отцом в мяч или пекла ли ему мама печенье. Понятно, что нет. Он вырос одиночкой, подавляющим собственные эмоции.
И только недавно это начало меняться.
— Мне жаль. У меня до девяти лет, по крайней мере, была мама. И дедушка с бабушкой до нее. Я знала, что они безоговорочно любили меня. А кто любил тебя?
— До тебя и Лиама? Никто.
И даже Джульетта? Рейн хотела спросить, но почувствовала, что когда будет готов, он дойдет и до этой части истории.
Он сглотнул, не встречаясь с ней взглядом.
— Лето они проводили в Хэмптонс (респектабельный пригород Нью-Йорка, излюбленное место отдыха «старых» и «новых» денег с Wall Street). Хорошо, я проводил там лето. Мои родители были… где-то. Но я любил пляж, бриз, соленую воду, теплый песок меж пальцев ног. Все в том доме в тосканском стиле двадцатых годов ощущалось живым. Он был прочным и оригинальным. Я ненавидел уезжать оттуда в конце каждого лета и возвращаться в школу в Нью-Гемпшире, полную чванливых задниц.
— Лето моего пятнадцатилетия изменило все. И однозначно изменило меня. Не знаю, было это чередой неудачных событий или неизбежностью. — Он пожал плечами. — Однажды вечером родители объявили, и это было чудо, что они вообще на нем присутствовали, что они собираются в благотворительную экспедицию в Африку. Это был их странный способ показать, что они участвовали в сафари и потратили там кучу денег на то, чтобы попьянствовать и посмотреть достопримечательности. Я тоже хотел поехать, но это было «небезопасно». Это означало, что я бы им мешал. Кроме того, мне нужно было отшлифовать свой французский. Пятерка с минусом, которую я получил в предыдущем семестре, не проходила, если я собирался поступать в Гарвард, и моя гувернантка-француженка оставалась на все лето, чтобы стать моим репетитором. Том, наш шофер, научил бы меня стрельбе из лука и подтянул в плавании, потому что хорошие показатели во внешкольных занятиях очень важны при поступлении в колледж, — насмехался он.
— Ты был подавлен, — мягко сказала Рейн, снова испытывая за него боль.
— Да. И я был зол. Последнее, чего мне хотелось, это проводить лето под присмотром гувернантки. Я был слишком взрослым, чтобы нуждаться в ней, учитывая то, что несколько лет я был тайно увлечен ею. Или чтобы меня развозил мускулистый шофер, на которого Линнет смотрела так, словно он был самим чертовым Богом. Однозначно мне не нужна была домработница Марта, которая была старше самого Иисуса, глухая, как пень, и постоянно совала нос в мои дела. В подготовительной школе я потратил небольшое состояние на контрабандные журналы «Плейбой» и не хотел, чтобы она конфисковала хоть один номер.
Рейн могла вообразить юного Макена, с грузом богатства на плечах, отгородившегося от всех, находившего утешение в обнаженных женщинах, которые никогда бы не полюбили его в ответ.
— В то лето была создана модель поведения, длившаяся годами после.
— Около двух проклятых десятков лет, и ты понятия не имеешь об этом. — Он нервно выдохнул. — Я не собираюсь лгать. Сейчас это сложно.
Рейн встала, чтобы пересесть на стул рядом с ним и обхватить ладонями его лицо.
— Я знаю мужчину, который есть сейчас. Знаю неуклонную доброту, которую ты выказывал мне с тех пор, как приютил. Что-то, что произошло двадцать лет назад, не сможет изменить что-либо во мне.
Казалось, ее слова принесли ему облегчение.
— Спасибо, прелесть. — Ему это было необходимо, и Рейн была счастлива, что могла дать ему любовь и обожание, которых у него не было в детстве.
— Продолжай.
— Будучи пятнадцатилетним подростком с должным образом растоптанными чувствами, я бросил на обеденный стол салфетку, умышленно поцарапав антикварный стул матери, сделанный из твердого дерева, и покинул дом. Я бежал по пляжу до тех пор, пока не увидел огни, идущие от домика у бассейна. Ни один из моих родителей никогда не плавал, но Линнет любила, и у меня постоянно возникали фантазии о ней, плавающей голышом для меня. — Он фыркнул. — Когда я заглянул в окно через приподнятые жалюзи, она оказалась там, все было в порядке. Так же она была обнаженной. Но Том, наш мускулистый, молчаливый шофер растянул ее, привязав за запястья и лодыжки веревками, продетыми в болты с кольцами у задней стены. На нем не было надето ничего, кроме кожи, и в руках был мерзкий стек.
Дыхание Рейн застряло в груди.
— Ты видел их?
— Блять, да. Моя сексуальная гувернантка разыгрывала там одну из моих самых грязных фантазий. Для моего незрелого разума все это оказалось настолько искаженным, что я даже не смог дать названия их действиям. Но хотел изучить.
— Что он с ней делал?
— Что он делал? — Хаммер посмотрел в окно, на их задний двор. Но сам он находился далеко, словно вернулся в то лето. — Линнет любила боль, и Том не стеснялся давать ей желаемое. Когда я впервые их обнаружил, он осыпал ударами ее соски тем стеком. Они были багряными, и он не подавал признаков, что собирался остановиться. Он ласкал ее киску, снова и снова подводя к краю… — Он покачал головой. — Мой член так чертовски сильно пульсировал. Я вытащил его из шортов, пару раз прошелся по нему рукой и спустил быстрее, чем когда смотрел какой-либо из журналов. Но как только Том стал пощипывать ее избитые соски, и ему пришлось прижать свою руку к ее рту, чтобы заглушить ее крики, я вновь затвердел. Когда же он нацепил прищепки и снова воспользовался стеком, Линнет залилась такими милыми слезами. И Господи Боже, мольба… я мог слышать ее сквозь стены. Я представлял, что она кричит для меня. Я кончил во второй раз так же мощно, как и в первый. Но мой долбанный член все никак не опускался.
— Макен… — Конечно же, он уже не страдал от неразделенной любви по этой женщине. И ему не нужно было стыдиться того, что он видел. — Тебе было пятнадцать, и ты был…
— Чертовски любознательным. Том развязал ее и заставил встать на колени, сжав в кулаке волосы. Она сосала его член так, что втягивались щеки, и он погружал каждый свой сантиметр прямо ей в горло. Наблюдая за ними, я кончил в третий раз так сильно, что закружилась голова. — Хаммер плотно сжал губы, все еще глядя за окно, как ветер шелестит в пальмах вокруг бассейна. — Даже после того, как Том кончил ей в рот и она проглотила все, до последней капли, они не закончили. Как и я.
И он сказал это… горько? Самоуничижительно? Что-то в этом не понравилось Рейн.