К чему жить, если все, чего он когда-либо желал, закончилось?
С ноющим сердцем и лавиной эмоций, Хаммер взял доверенности на Лиама и Рейн, которые оформил ранее. Сложив листы, что гарантируют их будущее, Хаммер положил их на прикроватную тумбочку. Вернувшись к комоду, с верхней полки он вынул свой паспорт, а затем сжал в ладони ключи, чтобы они не звякнули.
Он в последний раз посмотрел на Лиама и Рейн, горло сжалось, в глазах закипели слезы. Хаммер запечатлел их изображение у себя в мозгу, затем стиснул челюсти. Он вышел из комнаты и спустился по ступеням.
Пройдя на кухню, он помедлил. Образы Рейн, обнаженной и распластанной на мраморном островке, раскололи его надвое. Глаза закрыты, аромат корицы, смешанный с ее женским мускусным ароматом, едва не уничтожил его.
От сладко-горьких воспоминаний вскипела кровь, Хаммер отключил сигнализацию, открыл дверь гаража. Включив свет, он прошел через дверной проем и закрыл дверь, этим действием отрезав мечты о любви и счастье, которых достиг.
Потому что теперь ему нужно откинуть все это.
Дрожь предчувствия скользнула по его позвоночнику, когда он пристально смотрел на внедорожник Лиама. Положив руку на капот, он закрыл глаза.
«Прости. Знаю, ты никогда не поймешь, и я ни слова не скажу тебе. Но ты единственный человек, которому я доверю позаботиться о Рейн и нашем ребенке. Знаю, ты будешь любить, защищать и обеспечишь их домом. Я люблю тебя, чувак. И буду чертовски скучать по тебе.»
Заставив себя медленно двинуться глубже в гараж, он погладил спортивную машину Рейн. Его внутренности скрутило. Боль, черная и густая, нависла над ним, выдавливая воздух из легких.
Когда он вновь закрыл веки, лицо Рейн заполнило внутренний взор. Ее синие глаза, сияющие любовью, пониманием и состраданием, едва не поставили его на колени. Сама не осознавая этого, она годами была его спасательным кругом. Она давала ему стимул отбросить чувство вины и сожаления и вновь попытаться жить. Не ради себя, а ради нее. Он пытался сделать все, как положено, и дать ей безопасный уголок. По большей части он преуспел. Но теперь этот акт доброты вернулся, чтобы уничтожить его самого и их мечты.
— Прости, что покидаю тебя подобным образом, прелесть, — пробормотал Хаммер мягко. — Но я слишком люблю тебя, чтобы заставлять страдать. Господь знает, я повинен во многих вещах, и, вероятно, это просто карма вернулась, чтобы собрать причитающееся. Никогда не сомневайся, что я очень тебя люблю. И поскольку конец должен стать таким, ты будешь со мной навеки… в этой жизни и следующей.
Одна единственная слеза упала на капот ее машины, как последнее проявление физического воздействия, что он когда-либо ей подарит.
Хаммер поднял голову и вытер щеку, затем посмотрел на вещи в своих руках.
Пришло время решить собственную судьбу, покончить с этим долбанным кошмаром на своих условиях. Его паспорт лежал в левой руке, ключи от автомобиля — в правой.
Пристально глядя на паспорт, он понимал, что мог бы улететь в Индонезию или Непал. Ни одна, ни другая страна не заключала с США договоров об экстрадиции. Он бы сменил имя и цвет волос, затерялся бы в суматошном городе, таком как Джакарта или Катманду. Ни Веллингтон, ни какая другая фебеэровская задница никогда не найдет его. И Лиам с Рейн тоже его не найдут.
Он больше никогда их не увидит.
Не услышит их приветствий, смеха или стонов экстаза.
Никогда не вдохнет древесный аромат одеколона Лиама или цитрусового шампуня Рейн и не почувствует то, как эти ароматы смешивались, когда он обнимал их.
Никогда не увидит их улыбающиеся лица, блеск глаз, не будет наблюдать, как наслаждение искажает их черты, пока они дико, яростно и свободно любят друг друга.
Никогда не увидит прекрасного ребенка, которого они зачали.
Хаммер заточит себя в тюрьму. Несмотря на то, что в ней не будет решеток, это все равно будет одиночное заключение в чистейшем аду.
Он с трудом сглотнул и бросил взгляд на ключи. Подняв голову, он посмотрел на свою «Ауди». Он мог представить себе, как блестящий хром и гладкий капот будут смяты до неузнаваемости. Удар об опору моста на скорости сто сорок километров в час гарантировал полное уничтожение не только его автомобиля, но и его тела.
И хоть этот способ умереть и не будет легким, но будет быстрым. В конце концов, у Рейн и Лиама появится ощущение завершения после того, как они похоронят то, что останется.
Если же он просто бесследно исчезнет, у них останутся вопросы: «Куда он ушел?» и «Появится ли он когда-нибудь?»
В любом случае, Макен знал, пути назад не было.
И этот факт разрывал его сердце.
Он говорил себе, что они будут горевать, но выживут. Рейн — стоик, а Лиам — волевой. Они поддержат друг друга, пока время не излечит раны, которые Хаммер нанесет их душам.
Рассуждая трезво, он знал, что должен пожертвовать собой ради их спасения. Это единственный способ, которым он мог бы прекратить судебное разбирательство до того, как оно начнется, и защитить их и ребенка от позора.
Но мысль о том, чтобы покинуть двух человек, которых он когда-либо любил, сокрушила его, словно подвесной таран. Он почувствовал, как его воля начала давать слабину.
«Пожалуйста, Господи, дай мне сил сделать это».
Он шумно втянул в себя воздух.
— Паспорт или ключи, придурок? — шепотом спросил он у самого себя. — Что из этого станет твоим итоговым признанием в любви им?
С трудом оторвав руки от автомобиля Рейн, Хаммер подошел к своей «Ауди». Он открыл багажник, и с губ его сорвался грустный смешок. Там лежала пара сексуальных туфель Рейн, которые она оставила после ужина однажды ночью.
Подхватив их, он прижал обувь к груди, а затем положил на капот ее машины. Нежные воспоминания ранили его, за ними по пятам последовала лавина вины.
Как он мог просто выбросить их безоговорочную любовь? Неужели он на самом деле собрался поджать хвост и бросить их словно последний трус? Простят ли они его когда-нибудь? Он, как никто другой, знал о чувстве опустошения, которое остается отпечатком после суицида.
В груди сжалось от паники. По лицу потек пот.
А какой, блять, у него был выбор?
— Проклятье! — прорычал Хаммер и изо всех сил и злости запустил ключи через все помещение.
Они с лязгом приземлились где-то в углу, за какими-то еще не распакованными коробками. Все его тело трясло от сметающих со своего пути ярости и страха. Он чувствовал себя так, словно распадался на миллион кусочков. Шесть месяцев назад он не стал бы задумываться дважды над этим решением. Вероятно, он без напряга мог бы справиться с этим несколько недель назад. Но теперь? Теперь же он не мог набраться мужества открыть дверь автомобиля, чтобы залезть внутрь и покончить с этой чертовой пыткой.
«Потому что теперь ты не тот человек, которым был тогда».
Нет. Мужчина, стоящий в этом гараже, наконец научился любить. Безбоязненно. Всецело. Без необходимости контролировать или удерживать так много себя самого. Он разрушил стены, открыл сердце и поделился всеми тайнами. А затем пригласил Рейн внутрь себя, где обрушил на нее неподдельную привязанность, которую ощущал всеми фибрами души.
«А теперь ты собираешься уйти и больше не возвращаться? Ты убьешь не только себя, но и ее с Лиамом».
— Мать твою! — пробормотал Хаммер.
Внутри у него вспыхнул мощный, жаркий добела огонь, затуманив зрение. Его спокойствие распалось. Гнев разгорелся.
Схватив из багажника монтировку, он обошел свою машину. По венам прокатывалась ярость, когда Макен замахнулся обеими руками и изо всех сил обрушил его на стекло со стороны водителя. Надежное стекло разбилось, но не осыпалось. Мерцающая паутина трещин отражала его распадающуюся жизнь.
С таким же успехом она может разрушаться и дальше…
Грязно выругавшись, он ударил снова, уничтожая крупицы надежды и покоя в осколках вокруг машины.
Затем Хаммер обратил свою разъедающую, словно кислота, ярость на капот сверкающего автомобиля. Вновь и вновь он опускал инструмент, долбил по крыше, по панелям, перед тем, как переключиться на новое нетронутое место, до тех пор, пока не оставил вмятины на каждой видимой поверхности. И, тем не менее, он продолжал ругаться и сыпать проклятьями, давая волю буре негодования и паники.