Отдельным примером этнической мобилизации может стать политика Венгрии в украинском Закарпатье, где к венгерскому меньшинству, признаваемому Киевом, неизбежно прибавится союзное с ним русинское меньшинство, ещё не признаваемое в Киеве, но уже признаваемое в Будапеште. Это теперь — не просто путь к квотированию и сегрегации, но и новый шаг по столбовой дороге к федерализации Украины — не просто в Крыму или на Юго-Востоке, в Галиции или Северной Буковине, но и в Закарпатье. Такая федерализация — целиком в стратегических интересах России.
Наиболее ярким образцом венгерского национал-империализма, успехи которого в полной мере отвечают интересам России, выступает борьба венгерских властей и партий за суверенизацию венгерской Трансильвании в составе Румынии. Её ближайшей формой — после консолидации венгерских коммун в единую административную единицу — может стать превращение Трансильвании в законный для практики Европейского союза «еврорегион», внутренний суверенитет которого будет в равной степени встраиваться и в целостность Румынии (во всё меньшей степени), и в целостность исторической Венгрии (во всё большей степени). Достраивание независимых коммуникаций из Венгрии в Трансильванию неизбежно подтолкнёт власти Румынии к уравновешиванию такой криптофедерализации за счёт присоединения Молдавии (Бессарабии), которая также неизбежно будет иметь особый автономный статус в составе Румынии.
В такой перспективе становится несомненным, что именно борьба Исторической России за Приднестровье и формирование внятной русской соотечественной политики в Бессарабии — более всего согласуется с борьбой Венгрии за Трансильванию. В таком контексте претензии Молдавии и Румынии на Приднестровье становятся самоубийственными для ревизионистской румынской этнократии по обе стороны Прута. При этом очевидно также, что территориальное усиление федерализируемой Румынии на восток и независимое Приднестровье — на границе с федерализируемой Украиной (и в соседстве с федерализуемой Турцией) — в наибольшей степени соответствуют национальным интересам России.
Тем интересам, которые категорически исключают «сдачу» Приднестровья на милость и румынской Молдавии, и унитарной Украине.
Способность современного венгерского политического класса осознать особые возможности согласования своего национал-империализма с интернационализмом Исторической России — станет тестом на его историческую зрелость. Способность России увидеть здравое зерно и естественное созвучие в борьбе венгров за самоопределение станет тестом на зрелость для политического класса России, его способности обеспечивать стратегическую безопасность своей страны и защищать её целостность в исторических пределах, а не в рамках Садового кольца Москвы.
REGNUM. 5 сентября 2011
Существует ли Армения для России и для себя самой?
В странах бывшего СССР президентские (парламентские) выборы часто равны смене высшей власти иным способом (смерть, дворцовый переворот, революция). И если главное позитивное содержание таких перемен состоит в том, что правящей власти в лице её правящих креслоблюстителей в очередной раз приходится признать, что и она — временна, что и она — всего лишь функция клана, то главный ужас таких перемен состоит в том, что они редко что на самом деле меняют. На место одних вивисекторов, компрадоров и олигархов приходят другие вивисекторы, компрадоры и олигархи. Практически неотличимые.
Не потому, что я русский и живу в России, а потому, что это правда, надо признать: в России с отрезвлением мелко- и крупночиновных поверивших в свою вечность вивисекторов, компрадоров и олигархов дело обстоит легче, чем во многих других местах. Только-только раздуется у них мания величия — ан всё: готовь лыжи на подъём сельского хозяйства, ковыряй органчиком озимую зябь.
Пассивно отступающая с жизненно важных позиций, за которыми — неизбежная национальная катастрофа, российская внешняя политика, конечно, для сопредельных постсоветских государств — крайне ненадёжный, рискованный партнёр и лёгкий соперник. Но видит Бог: за ней уже вырос и стоит непоколебимый общенациональный консенсус о том, что есть интересы России и в каком трёхэтажном направлении любой российской власти следует посылать «перезагруженных друзей» из Вашингтонского обкома. Наряду с континентальным бременем и силой Исторической России, в России созрела (возродилась) «геополитика живого народа» — консенсус, который сильнее всех исторически временных режимов.
И любой сопредельный игрок, как бы он ни хотел иного, вынужден (или будет принуждён) считаться с этим. Так любой авианосец, подходя к верхушке айсберга, понимает, что в реальности имеет дело не с верхней её сияющей частью, а с подводными массами и глубинами, о которые разбиваются «Титаники». С той Россией, куда — пока президент Таджикистана в борьбе за национальное возрождение менял фамилию на «более таджикскую» — сквозь рабство ушли три четверти трудоспособного мужского населения страны. С той Россией, где — какие бы идеи «спасительного чучхе» ни выдавливали из себя армянские интеллигенты — уже сейчас живёт больше армян, чем в Армении, и больше, чем в Калифорнии.
Хотят ли московские и сопредельные вожди увидеть этот айсберг, далеко ещё не достигший середины своего исторического пути? Похоже, начинают хотеть. Вот, например, власти России и власти Армении, не видя и не понимая друг друга, пройдя полный цикл изучения и крах прикормленной экспертизы, наконец поняли, что прикормленная экспертиза обслуживает только корм. Что даже исписав тонны бюрократической бумаги о дружбе, они не стали больше понимать друг друга и прогнозировать взаимную способность к выживанию.
И теперь, при будущей (предсказуемой, но) перемене власти в России, теперь, при непредсказуемой перемене власти в Армении, им придётся говорить не о дипломатическом муляже СНГ, не о военном тренажёре ОДКБ, не о неприкасаемом арсенале военной базы в Гюмри, не о политическом торге. А о том, что составляет самое главное во взаимных оценках: существует ли физически традиционный «стратегический партнёр» или его уже просто физически нет?
Теперь, когда, вполне вероятно, рационально спровоцированный США в августе 2008 года военный раздел Закавказья на зоны влияния (Абхазия и Южная Осетия — к России, Азербайджан, Карабах, Армения, Грузия — к США) географически отсёк Россию от Гюмри и Еревана, а США привёл в преддверие Тегерана, вопрос об отношениях России и Армении приобрёл, наконец, обнажённо исторический смысл, подобно тому, как «арабские революции» обнажили конфликтную взаимозависимость Израиля и США.
Этот смысл армянские политики стремятся ухватить и описать старыми партийными лозунгами, как арифмометром — недолговечную державу Тиграна Великого. «Кто в Армении будет слугой России», — именно так описывает исторический момент бывший член комитета «Карабах» Ашот Манучарян: будто некто в Москве в самый пик междуцарствия и мучительной модернизации объявил конкурс слуг и кусает ногти, волнуясь. «Потеряв Армению, Россия потеряет весь Северный Кавказ до Ростова-на-Дону» (то есть вместе с полутора миллионами местных армян), — выступает на неведомом конкурсе зампредседателя правящей в Армении Республиканской партии Рафик Петросян. Будто он может лично свидетельствовать, что он сам, его партия и его страна уже принадлежат России — и стойко оберегает не себя, свою партию и страну, а внешние и внутренние границы России.