— Наверное, ей не хотелось, чтобы ты взбесился, — предположила Колетта.
— Я никогда не бешусь, — возразил Тэннер, словно оправдываясь. — Я не людоед какой-нибудь. Я всего лишь старший брат, который волнуется за сестру и которого неверно понимают.
— Непонятый ты наш, — сухо пробурчала Колетта.
И вновь воцарилось молчание. Колетта смотрела в боковое окно, стараясь не замечать пробегающих между ней и Тэннером электрических разрядов.
— Пойми, я не собираюсь мешать Джине строить свое будущее, — снова прервал молчание Тэннер. — Я хочу только, чтобы она повременила один год. Пусть закончит колледж, и тогда я помогу ей во всем, что бы она для себя ни избрала. — Он улыбнулся. — И больше я на эту тему за весь вечер не скажу ничего.
Опять сгустилось неловкое молчание. Терзаясь близостью Тэннера, Колетта открывала и закрывала сумочку.
— Как ты провела выходной? — поинтересовался Тэннер.
— Непростительно долго проспала, потом поехала к матери, чтобы покормить ее психованного пуделя, так как Лилиана уехала за город со своим последним кавалером.
— Ты не любишь собак, как я вижу, — заметил Тэннер.
— Я очень хорошо отношусь к собакам, — возразила Колетта. — Просто Пушочек лает, кусается и воет больше, чем любая собака из тех, которых мне доводилось видеть.
Она испытала колоссальное облегчение, когда машина остановилась у ресторана и мучительная поездка закончилась.
Она не могла не оценить почтительный тон, которым метрдотель обратился к Тэннеру:
— Мистер Ротман, вы как раз вовремя. Ваш столик дожидается вас.
— Чувствуется, ты славно позолотил ему ручку, — шепнула Колетта, входя вместе с Тэннером в изящно обставленный зал.
Тэннер, усмехнувшись, положил руку на спину Колетты в том месте, где был вырез, и горячая волна окатила ее.
— Мы будем вдвоем, — предупредил Тэннер метрдотеля, который подвел их накрытому на троих столику.
— Очень хорошо, — сказал метрдотель и поспешил оставить гостей одних.
Колетта начала отчасти успокаиваться, поскольку от Тэннера ее теперь отделял стол и ноздри щекотал не столько аромат мужского одеколона, сколько изумительные запахи кухни.
— Здесь очень мило, — заметила она.
— Мило, это точно, — согласился Тэннер.
Колетта улыбнулась.
— Готова спорить, что в Фоксране нет таких ресторанов.
Откинувшись на спинку стула, Тэннер улыбнулся в ответ.
— Конечно. Но в Фоксране рестораны имеют свой особенный шарм. Дело в том, что все знают всех по имени. В «Семейном ресторане» Милли каждый четверг печет яблочный пирог с карамелью, потому что по четвергам туда захожу я.
— А ты любишь яблочный пирог?
— Это мой любимый десерт. Мама когда-то пекла мне яблочные пироги.
Улыбка его погасла. Он расправил салфетку и положил ее на колени. У их столика возникла официантка.
— Могу я предложить вам что-нибудь выпить перед едой? — спросила она.
— Мне не нужно, — быстро сказала Колетта.
— Ты уверена? Может, бокал вина?
Она покачала головой и указала на стакан с водой.
— Мне этого достаточно.
— Ну а мне, — обратился Тэннер к официантке, — виски со льдом.
Колетта была ему благодарна за то, что он не стал настаивать. Конечно, она не возражала бы против бокала вина, но нельзя забывать о том, что она, возможно, беременна.
Официантка принесла Тэннеру виски, приняла заказы и исчезла. Тэннер принялся оглядывать посетителей, и на мгновение Колетта погрузилась в созерцание его упоительных черт.
В этот вечер мало что могло выдать в нем скотовода. В своем отменно сидящем костюме он мог бы быть банкиром, бизнесменом, биржевым брокером; как бы то ни было, уверенность, присущая преуспевающему человеку, окутывала его как мантия.
Но в то же время Колетта заметила налет грусти в его глазах, когда он осматривал зал.
— Похоже, сегодня у тебя трудный день, — проговорила она.
Тэннер с улыбкой взглянул на нее.
— В некотором отношении — да, — признался он. — Когда я вижу, как все эти люди поздравляют своих матерей, я не могу не тосковать о своей.
— Расскажи мне о ней, — попросила Колетта; ей вдруг стало интересно, какой была женщина, воспитавшая этого человека.
На лице Тэннера появилось выражение нежности, которое ее растрогало. Он отхлебнул виски, поставил стакан на стол и обхватил его своими широкими ладонями.
— Ее звали Мария, и мне она казалась самой красивой на свете. От нее всегда хорошо пахло, и она почти всегда улыбалась и напевала. Она любила розовые розы и выращивала их в саду около дома; их там было очень много. Когда ветер дул с юга, она открывала окно, и весь дом наполнялся запахом цветов.