Альвильда отшатнулась.
– Думаешь, разумно предавать нас, сестренка? – осведомилась Инкери, воспользовавшись ласковым прозвищем, напоминавшим об их особой связи.
Альвильда была ее кузиной, а не сестрой, хотя воспитывались они вместе.
– Ты дала ей браслет, – обвиняющим тоном заявила Альвильда, подстегиваемая своим гневом.
– И существо внутри него в эти неспокойные времена защитит твою дочку Шэрон.
– Нет! – закричала Альвильда. – Нет, тысячу раз нет! Оно забрало ее глаза.
– Оно их не трогало.
– Кто же тогда? Какой демон? – потребовала объяснений Альвильда.
– Я не знаю, – призналась Инкери, но совсем другим голосом, голосом гиганта, который обитал в голове Альвильды, когда ожерелье было на ней. – Это неважно.
– Как ты можешь так говорить?
– Надень ожерелье, – приказал демон внутри Инкери, и в подкрепление приказа Инкери начала расти, руки и ноги стали огромными и сильными, волосы растрепались и приобрели оранжевый цвет, а лицо превратилось в морду орангутанга.
– А если не надену? – неуверенно пробормотала Альвильда.
Слова еще не успели затихнуть, как стоящий рядом монстр, уже не Инкери, а старший демон, известный как Барлгура, с устрашающей скоростью бросился вперед и схватил ее одной мощной рукой, словно детскую тряпичную куклу. Он поднял ожерелье над головой Альвильды, и женщина инстинктивно попыталась уклониться.
Барлгура сжал ее так, что перехватило дыхание, она упала на колени и сжалась в комок, стараясь превозмочь боль. Она чувствовала, что треснуло ребро. Она чувствовала, как сжалось ее сердце.
Ожерелье легло ей на шею, и Инкери – неожиданно она снова стала Инкери – отпустила ее.
– Это не игра, сестра, – проговорила Инкери, пока Альвильда, все еще стоя на четвереньках, задыхалась от боли. – И не время поддаваться слабости. Мы вступили в войну с могущественными врагами, имея могущественных союзников, не знающих жалости. Передумать уже невозможно.
Альвильда подняла на нее жалобный взгляд.
– Шэрон, она ведь моя маленькая девочка, – прошептала она, превозмогая боль.
«Заткнись!» – потребовал голос в ее голове, напоминающий рычание дикой голодной собаки.
Альвильда закрыла глаза. Этот голос был ей знаком, это ее новый хозяин, глабрезу с четырьмя руками, две из которых заканчиваются клешнями, способными разорвать человека пополам. Она не раз видела, как Инкери перевоплощается в этого демона, и это всегда грозило неприятностями. Инкери и сама признавалась Альвильде, что всякий раз, как глабрезу вырывался на волю, она не в силах была сдержать его, пока демон рвал кого-нибудь в клочья.
– Браслет Шэрон защитит ее, – спокойно произнесла Инкери. – А ожерелье на твоей шее защитит тебя. Не заставляй меня повторять этот урок.
Инкери покинула гостиную Дома Маргастеров, и Альвильда проводила ее взглядом. Как бы там ни было, она не сердилась на Инкери за то, что они поменялись ожерельями, поскольку считала, что то, что надела на себя кузина, принадлежит более хитрому и могущественному демону.
Возможно, второго она сумеет удержать под контролем.
Эта абсурдная мысль вызвала в ее голове смех глабрезу, а голос, исходящий из собачьей морды, пообещал: «Я могу заставить тебя убить твою малышку».
Она разрыдалась, но ее плач заглушил смех демона.
– Вы скажете леди Донноле, что за это я жду от нее сотню бутылок вашего лучшего вина, – заявил седой фермер Ясгур Реджису и Далии, сидевшим за древним обеденным столом обветшавшей столовой в старом фермерском доме.
Это был роскошный дом, вернее, он производил такое впечатление в свои лучшие годы, как и сам Ясгур всего несколько лет назад. Даже сейчас, когда его здоровье ухудшилось, несмотря на средний возраст, соседи считали Ясгура крепким орешком, хотя и не всегда в положительном смысле. Примером тому были и его отношения с Доннолой Тополино, но, что еще любопытнее, ходили слухи, что он неплохо ладит и с нынешними правителями Лускана.
Каждый раз, когда его об этом спрашивали, Ясгур отвечал одно и то же:
– Мои соседи – это мои клиенты.
Далия посмотрела на Реджиса, а тот лишь пожал плечами, не зная, как реагировать.
– Я уверена, леди Тополино сполна отплатит тебе вином, как только сможет, – произнесла Далия, и Реджис был вынужден признать, что по большому счету это нельзя считать ложью.
– Сотня бутылок, – повторил худой мужчина с крупным носом. – Тогда закачу вечеринку, о которой будут вспоминать и через сотню лет после моей смерти и похорон! Приглашу всех бардов с побережья Мечей, вот это будет веселье!