– Ура! – первым гаркнул старпом, и возгласы эхом раскатились по кают-компании.
Замполит Константин Иваныч с пухлой красной папкой в руках колобком выкатился вперёд:
– Товарищи! Наша великая Родина возложила на вас огромную ответственность, огромное доверие…
Кочетов качнул головой, глядя в круглое розовое лицо. Замполит, пересекшись с ним взглядом, сник на полуслове. Скороговоркой закончил:
– И ваша задача – не подвести её.
Так-то. Договаривались же: на посвящении – никаких речей о боевом духе, моральном облике и международном положении. Пусть потом хоть по три часа всех мурыжит на собраниях, но сегодня обойдёмся.
Кочетов подошёл к первому матросу, протянул ему на вытянутых руках плафон. Тот осторожно принял, поднёс ко рту. От резких глотков на шее заходил ходуном кадык.
Как же его… Свистунов, да. Трюмный.
Он вернул Кочетову опустевший плафон, поёжился:
– Холодная, бля… ой, виноват, тащ командир! – вытянулся, прижал руки к бокам.
Кочетов улыбнулся.
– Конечно, холодная. А вы думали, матрос, мы тут в тепле задницу греем?
По рядам пронёсся негромкий смех. Старпом уже наливал воды следующему.
Рядовые пили почти залпом, и доктор Агеев от них не отставал, ракетчик вот замешкался, подождал, переводя дыхание. Казалось, он вовсе хотел поставить плафон на стол, но под взглядами Кочетова и старпома допил своё до конца.
Забрав у него плафон, Кочетов уже хотел поблагодарить всех и отпустить – и наконец идти спать, у него сейчас веки слипнутся и он заснёт прямо стоя перед строем – но перед ним мелькнула фигурка в штатской белой рубашке:
– Товарищ командир, а я?
Огромные глаза распахнуты, скулы белые. Куда тебе в подводники, тебе в школу на линейку…
– Палыч, – Кочетов повернулся к старпому. – Налей.
Тот наклонил банку, но рука замерла:
– Роман Кириллыч, а гражданскому разве положено?
– Палыч, – Кочетов вздохнул, – на этой подводной лодке я решаю, что и кому положено. И если я говорю «налей»…
– Готово, тащ командир.
Кочетов взял плафон, опустил его в подставленные руки журналиста.
– Ну, пейте.
Тот наклонил пушистую светловолосую голову, с усилием поднёс плафон ко рту.
Горько так, что жжёт горло. Щиплет в носу, в глазах, кажется, он вот-вот чихнёт, но от холода всё внутри сжимает спазмом. Глотнуть удаётся с трудом. Вот сейчас подавится, закашляется, и все они засмеются. Все будут смотреть на него, как… как, собственно, они уже смотрят, только особо не показывают. Чужой, ненужный, слабый… да какое ему, собственно, дело, что о нём думают эти солдафоны? Плавание закончится, он вернётся в Питер, плюнет и разотрёт, они так и останутся гнить на Севере, а он… а он… Господи, что ж так щиплет в глазах, и слёзы текут, он захлёбывается морской водой вперемешку со своими слезами –
– как он сидел в углу спортзала, уткнувшись в свои колени, и плакал, потому что все побежали по домам, он остался один, а дома пахло потом и спиртом, на градуснике было тридцать девять и пять, в ящике валялось пятнадцать рублей – даже на аспирин не хватит –
– он слизал капли из уголка губ и поставил плафон на стол.
Синие глаза командира Кочетова отстранённо рассматривали его лицо.
– Молодец, журналист, – уголки тёмных губ приподнялись. – Вот, считай, ты и подводник.
– Спасибо, – Сашка наклонил голову. Только сейчас почувствовал, как взмокли лоб и шея.
Кочетов повернулся, окинул взглядом экипаж.
– Поздравляю всех. Свободны, разойтись.
Неторопливой размашистой походкой он направился к выходу. Занятно: других военная форма стройнит, самым угрюмым лицам дарит капельку обаяния – вон хоть на старпома гляньте – а командиру она не то что бы не к лицу, но смотрится на нём странно. Фигура кажется долговязой, ноги – неестественно длинными. Того и гляди переломится. Вот в будничной робе, в мятых штанах он весь – гибкость и сила, сжатая пружина.
В желудке заскребло, Сашка поморщился, отошёл к стене. Ничего, пройдёт. От морской воды ничего плохого не будет. Можно, конечно, к доктору зайти, попросить таблетку от изжоги, но после сегодняшнего как-то не хотелось.
Дома он бы заварил чаю с ромашкой, забрался под плед с недочитанным «Окончательным диагнозом». Эх, зря не взял с собой, интересно же, кто победит, молодой врач или старый, и что там с ребёнком, и как они будут разбираться с анализами…
– Александр Дмитриевич! – замполит требовательно смотрел на него снизу вверх. – Вы мне нужны.
– Нужен? – Сашка машинально улыбнулся.
– Кто-то же должен рисовать боевой листок корабля. Но к кому я ни обращусь – все заняты, и матросов мне выделить отказываются! Нам с вами, Александр Дмитриевич, придётся заняться патриотическим воспитанием личного состава.