– Девятнадцать, всё как по книжке.
– Так ведь и для людей девятнадцать процентов – слишком мало, – Саша сложила руки под грудью, повернулась к нему. – Я даже не говорю про стресс для организма. Предполагается, что подводники должны быстро просчитывать ситуацию и принимать решения – а недостаток кислорода вредит мыслительной деятельности.
– Вредит, это точно, – хмыкнул Ивашов.
– Так почему нельзя сделать нормальный уровень кислорода? Техника не даст?
Ивашов пренебрежительно поднял брови – кажется, оскорбился за свои приборы.
– Техника тебе сколько хочешь даст, хоть все пятьдесят, – фыркнул он. – Только ты забыл, что давление у нас повыше атмосферного будет. Знаешь, как легко и непринуждённо вспыхивает кислород под давлением? Ты прошёл мимо компрессора, а он – хоп! – искру, – рука Ивашова ухватила её за загривок, больно потянула, – и твои волосы, на которых полно микрочастиц масла, сколько ты их ни мой, полыхают лучше всякого факела.
– Полегче, – буркнула Саша, повела шеей. Ивашов выпустил её.
– Я видел, – он поморщился. – Не на нашей лодке, на К-314, меня туда прикомандировали. Командир исстрадался: хочу, мол, нормально дышать, кашель замучил. Начхим ему и подкрутил на двадцать один процент. А я, думаю, что сделать могу – не лезть же против командира и начхима, я на флоте без году неделя, старлей, только-только из училища… зассал, короче, – он махнул рукой. – Двух часов не прошло – загорелся анализатор, и у матроса, который с ним возился, сразу волосы загорелись, одежда. Хорошо, нас четверо было в отсеке – он, я и ещё два матроса. Пламя сбили кое-как, затушили.
– Он выжил? – выдохнула Саша. Ивашов кивнул.
– Ожоги на всю жизнь, семь месяцев в госпитале. С флота списали, конечно. Я вот думаю: раскрой я тогда рот, мог я этого не допустить? Вряд ли, кто бы меня слушать стал… а всё ж таки…
Он махнул рукой.
– Короче, Вершинин, имей в виду: цветы подохнут так и так, а у тебя есть шанс сохранить свою шкуру целой. Не проеби его.
– По местам стоять, к всплытию, – донёсся из динамика ясный голос командира. – Всплывать на перископную глубину с дифферентом пять градусов на корму.
«Всплывать», – стукнуло, заколотилось у Саши в затылке. Внутри всё билось, пульсировало. Всплывать.
– А скоро всплывём, как думаешь? – тихо спросила она. Ивашов пожал плечами.
– Минут пятнадцати хватит.
Она чувствовала – губы улыбаются сами собой. Хотелось обнять Ивашова – или кого угодно, обнять и кричать от радости.
Всего только пятнадцать минут – и солнце.
– Сигнал слабый, тащ командир, – связист повернулся в кресле, сдвинул наушники на затылок. – Помехи.
– И что мне с этим делать? – Кочетов пожал плечами. – Сказать: «Извините нас, товарищ командир дивизии, у нас тут жужжит и мы не слышим ваших ценнейших указаний?» Ебись как хочешь со своим пультом, Илья, а связь мне дай. Нормальную связь.
– Тащ командир, всё нормально будет, – скороговоркой пробормотал Илья, розовый ото лба до шеи. – Ещё восемь минут. Сейчас настроим.
– Давай, сокол ясный, настраивай, – Кочетов откинулся на спинку кресла, помассировал веки.
Илья справится, в этом Кочетов даже не сомневался. И в дивизии их не за что особо рьяно костерить – так, слегка, в порядке профилактики. График они держат, осталось пройти один участок, который любят прослушивать натовцы, а дальше будет попроще – до того момента, как они войдут в квадрат и начнут готовиться к стрельбам. Эх, были б это нормальные, привычные, сто раз испытанные ракеты…
Кочетов ещё с училища был уверен, что от всяких режимов секретности больше вреда, чем пользы: экипаж должен знать перед походом, на какое задание он идёт и зачем. И вот в первый раз он чувствовал себя немного легче оттого, что задание запрещено было сообщать команде до входа в заданный квадрат.
Ладно. Отстреляются, вернутся – он ещё поговорит с теми, кому пришло в голову заварить эту кашу.
– Роман Кириллыч, – негромко произнёс старпом, наклонившись к его креслу, указал взглядом в сторону выхода. Кочетов поднял голову, повернулся и увидел в дверном проёме щуплую фигуру журналиста.
– Товарищ командир, – журналист вытянулся, отвёл плечи назад, – прошу разрешения войти в центральный пост.
Ну вот куда его всё время несёт некстати?
Кочетов нарочитым движением приподнял рукав на запястье, взглянул на циферблат.
– Александр Дмитриевич. Быстро говорите, что у вас, или приходите через час.
Щёки журналиста порозовели, он нервно обхватил ладонью запястье.
– Извините, я не вовремя… Я только хотел узнать, когда можно будет выходить наверх.
– Наверх? – переспросил Кочетов. О чём он вообще, что ему надо за пять минут до сеанса связи?