Выбрать главу

В ноздрях противно зудит. Апельсиновый сок в стакане, кажется, отдаёт ацетоном. И ещё чем-то противно-маслянистым, сладковатым… или дело не в соке?

Саша поднимает взгляд от стакана, нервно вертит головой. Странно: так всегда пахло – или только сегодня? Сок этот она уже три недели пьёт.

Нет, нет, это где-то рядом, это…

Саша задирает подбородок, разглядывая скрученные листья фиалок в горшке, блеклые бутоны. Командир за своим столом натужно кашляет, прижимая ладонь ко рту, снова наклоняется над тарелкой, и Саша чувствует, что у неё самой скребёт и в горле, и в носу, и даже, кажется, в ушах.

– Фиалки? – доктор Агеев смотрит на неё с интересом. – А что, вполне может быть. Они выделяют эфирные масла – не в большой концентрации, но всё же… Слушай, а ведь когда батя не ходил есть в кают-компанию, ему вроде как легчало. И привезли их нам аккурат перед автономкой, до этого всё какие-то белые лилии чахли.

– Аллергия, – Саша утвердительно наклоняет голову. – Наверняка.

– Ну, тогда, как только снимают режим тишины, я посылаю матросов – пусть побросают всё это ботаническое царство в мусор к ядрёной матери. Молодец, журналист. А то батю нашего обследоваться не затащишь – поди пойми, от какой дряни его так сгибает пополам.

– Рад помочь, – Саша серьёзно кивает. – Слушай      , а может, не надо выкидывать? Поставим их куда-нибудь, где командир редко бывает. К тебе… или хоть к старпому в каюту.

– Старпом нам эти фиалки знаешь куда запихнёт? – Агеев усмехается. – И потом, кто не создан для железа, всё равно на нём засохнет. Тут не надо сентиментальничать. А то приходил ко мне сегодня один… тонко чувствующий лирик, бля. Вьюноша бледный со взором горящим.

– Ты про кого?

– Знаешь такого – матроса Ольховского? Приходил ко мне плакаться, что лодка – слишком грубое место для его нежной душевной организации и что он хочет наверх, на солнышко.

Саша беззвучно вздыхает.

– Его можно понять.

– Понять – можно, а делать с ним что? Почему я, например, не сучу ногами по кушетке и не скулю «хочу к мамочке»? Почему ты, журналист, понимаешь, что, раз тебя хер кто достанет из лодки на свежий воздух, надо улыбаться и не истерить, а он, матрос – не понимает?

Она молчит. Что тут сказать?

– Понабрали детей на флот, – Агеев тянется за блокнотом, листает.

– Как, ты говоришь, его фамилия?

– Ольховский. Здоров, главное, как лошадь, а в голове – полный бардак…

Саша встаёт, и поясницу вновь простреливает – она с трудом удерживается от гримасы.

– Ну так ты разберёшься с фиалками?

– Ага, и командиру доложу, как ты их ловко вычислил, – Агеев улыбается во весь рот. – Бывай, журналист.

Он протягивает Саше ладонь, она с удовольствием жмёт её – и всё-таки решается:

– Слушай, а пару таблеток но-шпы не дашь?

– Дам, конечно, – Агеев лезет в шкафчик, – а тебе зачем?

– Да живот прихватило. Ерунда.

– Это бывает, – смеётся Агеев, – ты же знаешь, какая у нас тут вода после двойной дистилляции? С непривычки кишки в трубочку свернутся. На, – натряс жёлтых кругляшек Саше в ладонь, – только смотри, если до завтра не пройдёт или сильнее заболит – сразу ко мне.

– Спасибо, – Саша выдыхает с облегчением, запивает таблетки водой и уходит.

Облегчения хватает до ближайшего переборочного люка: скручивает так, что она с трудом разгибается.

Привалившись плечом к стене, она дышит ровно, медленно, глубоко. Сейчас таблетки начнут действовать, и будет легче. Сейчас.

– Вершинин, ты что, помираешь?

Саша со злостью оборачивается. Сосед по каюте, Илья, глядит на неё с усмешкой, скалит зубы.

– Не дождёшься, – хмыкает она.

– А я-то уж думал получить каюту в единоличное пользование. Тогда, значит, ты решил с железом пообжиматься? Так стосковался по бабам?

– Отвали, а? – Саша смотрит на него в упор. Поясница всё ещё горит огнём, и теперь, кажется, горят ещё и нервы.

– Экий ты сегодня сердитый, – смеётся Холмогоров. – Ну точно – спермотоксикоз. А наш док говорит…

Осекшись, он шумно втянул носом воздух.

– Погоди… это чё, дымом, что ли, пахнет?

Саша вздрогнула, попыталась принюхаться.

– Да вроде нет, не пойму… ой, глянь!

Из выгородки выползала тонкая белая струйка.

Илья побежал по отсеку к «Каштану», но раньше, чем он схватил рукоятку, по ушам ударил протяжный, заунывный вопль ревуна.