– Так, стоп дуть, – Кочетов поморщился, чувствуя, как вокруг головы сжимается обруч боли. – Вы много всего нагородили – давайте разбираться. С холодильной установкой вы что-нибудь делали?
– Никак нет.
– А с торпедами?
– Тоже ничего. Я просто… Я устал, я к доктору ходил, сказал – не могу больше! А он меня… ну, послал. И я так разозлился! Думаю: ну, когда всё это кончится? А тут, рядом – торпеды.
– И вы думаете: «Вот бы они рванули и всё кончилось!»
– Ну да, – выдохнул парень. – Я виноват. Я не должен был.
– В чём вы виноваты? – Кочетов с силой потёр пальцами висок. – Вахту вы несли удовлетворительно?
– Так точно. Ну, было два замечания…
– За небрежение во время приборки в отсеке и за сон в трюме, если мне не изменяет память. Торпеды тут ни при чём.
– Но ведь я думал нехорошо. Вдруг это как-то, ну, опасно? Вдруг я с ума схожу?
– Евгений Валерьевич, – Кочетов выпрямился в кресле, – думать вы можете о чём угодно – хоть о том, как вы пускаете по родному дому ядерные боеголовки. Это не вина, не преступление и не сумасшествие. И как раз то, что вы впоследствии испытываете страх от таких мыслей, показывает, что вы совершенно нормальный человек с совершенно измотанными нервами.
– Так точно, – уголки бледных губ дрогнули, Ольховский расслабленно оперся плечом о спинку стула.
– Я был бы рад прямо сейчас закончить для вас это испытание и отправить вас на берег. Но – я не могу срывать боевую службу. И именно потому, что вы абсолютно нормальны и что я доверяю вам, я вам говорю: терпите. Через пятьдесят пять суток мы придём в базу, вы расторгнете ваш контракт по состоянию здоровья и сможете больше никогда не вспоминать о том, как болтались под водой. Поняли?
– Так точно, – снова выдохнул Ольховский, поднялся. – Спасибо вам, товарищ командир.
– Свободны.
Ольховский качнулся к нему каким-то детским порывистым движением, словно хотел обнять, и, поймав этот жест, Кочетов, не раздумывая, протянул ему руку. Ладонь Кочетова стиснули влажные холодные пальцы. Отступив назад, Ольховский поднёс ладонь к пилотке и вышел чеканным шагом.
Кочетов откинулся на спинку кресла, массируя пальцами виски.
– Нет, всё-таки америкосы не дураки, – пробормотал он. – Берут на лодки психологов. А то только и остаётся, что командиру на мозги капать. Меня бы, бля, кто выслушал…
Инстинктивно придерживая затылок ладонью, Гриша сел на постели, потянулся к тумбочке за апельсином. Володька-интендант принёс целую коробку ещё в первый вечер, когда Гриша лежал пластом и о еде даже думать не мог, так что пяток апельсинов, возможно, осел в карманах навещавших его товарищей. Ну да пускай, витамин С им всем нужен. А вот сейчас самое время было поесть. Найти себе другое занятие толком не получалось: в глазах всё ещё ломило, когда он пытался читать – достаточно крупный шрифт был разве что в журнале «Сад и огород» и в том злополучном сценарии, уготовившем ему, доктору Агееву, роль Кашалота. Всю музыку в плеере он переслушал за последние два дня. А обиднее всего – вылезти на поверхность так и не получилось, пока все дышали воздухом, он валялся тут с кружащейся головой.
От обиды Гриша с силой вонзил зубы в апельсин, и сок брызнул ему на щёки, на подбородок.
Ну ничего. Теперь уж понятно, что у него обычное сотрясение, и через пару дней он встанет на ноги. И придётся Вершинину отдать халат законному владельцу, а то ишь, раскомандовался.
Сквозь неплотно прикрытую дверь и сейчас слышался его голос:
– Дима, штанину закатайте. Повыше, повыше… вот так. Давно это у вас?
Дима что-то бурчал неразборчиво, звякала крышка – должно быть, Вершинин доставал инструменты из автоклава.
– Наверное, и ходить было больно. А вы молчали. Нам с фельдшером не доверяли, что ли, ждали, пока доктор Агеев вернётся в строй?
– Да нет, думал, само рассосётся как-то…
– Дима, с фурункулом нужно было сразу идти в медчасть. Прижгли бы – и никаких проблем. А теперь нужно вскрывать.
Снова звяканье, слабые шорохи. Тишина. Гриша сам не заметил, как придвинулся в сторону двери, вытянул шею.
– Ступню поверните, пожалуйста. Нет, в другую сторону…
Ну чего ты там телишься? Фурункул за это время можно было вскрыть уже раз десять.
Пустили дилетанта на чужое место, а ему, Грише, потом исправлять то, что журналист наворотит. Как он ещё весь экипаж в койку не уложил своей медициной, эскулап недоделанный.
– Вот так. Теперь наложим повязку. Где у нас тут бинты…
– Пластырь возьми бактерицидный! – не выдерживает Гриша. – Справа в шкафу!
– Точно, пластырь. – Дверца шкафа легонько стучит. – Спасибо, Гриш!