– Вы, Константин Иванович, прежде чем разучивать, принесите мне текст песни на утверждение. Не всё, что спускают сверху, годится нам. А вообще, – он покрутил в пальцах карандаш, – это можно до берега отложить. Придём в базу – возьмётесь за них, а здесь пусть поют то, что нравится.
– Слушаюсь, товарищ командир, – замполит пожевал губами. – Так что же, когда проведём День Нептуна? Предлагаю послезавтра, в восемнадцать ноль-ноль, после развода на вахту. Здесь же, в центральном.
– Роли-то выучить успеют? – Кочетов прищурился.
– Куда они денутся!
– Ну, а если забудут, пусть на ходу выкручиваются, – Кочетов кивнул сам себе. – На лодке нельзя не уметь импровизировать.
– Прошу разрешения в центральный!
Гриша Агеев – растрёпанный, роба накинута поверх пижамы – стоял на пороге, с упрямым видом сложив руки на груди.
– Заходите, Григорий Иванович, – Кочетов кивнул ему. – Значит, вам уже отменили постельный режим?
– Я как раз по этому поводу, – хмуро сказал Гриша. – Наш самозваный эскулап Вершинин, у которого даже нет образования, с какого-то ху… хулиганского самомнения решил, что может указывать мне, когда я здоров, а когда ещё нет. Он хочет, чтобы я ещё два дня провалялся в палате. А сам даже фурункулы нормально вскрывать не умеет! Когда к нему пациенты приходят, у меня сердце кровью обливается, тащ командир.
– Так, отставить лирику, – Кочетов подпер подбородок ладонью. – Голова болит?
– Никак нет.
– Кружится?
– Никак нет.
– Слабость в ногах?
– Только когда думаю об Ане Семенович.
– Заступай на пост, – Кочетов кивнул. – Вершинина я освобождаю от исполнения обязанностей корабельного врача.
– Есть заступать на пост!
Счастливый Гриша шарахнулся к двери, и Кочетов произнёс чуть громче:
– Погоди. Если серьёзно – как Вершинин справлялся?
– Да нормально, тащ командир, – доктор благодушно улыбнулся. – Не хуже практиканта из меда… может, даже интерна. До настоящего врача ему, конечно, далеко.
– Особенно учитывая, что он вовсе журналист, – хмыкнул Кочетов. – Ладно, свободен.
– Григорий Иванович! – теперь доктора задержал уже замполит. – Про роль не забудьте!
– Сплю и вижу её во сне, тащ замком, – буркнул Гриша, выходя.
Замполит возмущённо покачал головой, и Кочетов сдержал улыбку.
– А где бы нам раздобыть грим, товарищ командир? – замполит озабоченно убрал руки за спину, прошёлся вдоль пультов. – Кашалоту, например, никак нельзя без усов. А Русалка? Что же, соляркой ей брови подрисовывать?
– Вот смотрю я на вас, Константин Иванович, – вздохнул Кочетов, – смотрю и восхищаюсь вашим хладнокровием. Настоящий воспитатель коллектива.
Замполит моргнул:
– Простите?
– Подо льды идём, а вы беспокоитесь о русалочьих бровях.
Карандаш выскользнул из пальцев, скакнул на пол и укатился вниз, под койку Вершинина. Илья, смачно выругавшись, проводил его взглядом. Надо было отрывать ноющую спину от матраца, откладывать судоку, сползать вниз и шарить под койкой, а может, и тумбочку отодвигать. Самое приятное занятие после вахты и ужина, когда наконец набил живот и забрался под одеяло в надежде потюленить спокойно.
Судоку, конечно, могут и завтрашнего дня подождать, а пока – сунул наушники в уши, включил «Скорпионс» и наслаждайся. Но блин, он только-только, кажется, разгадал комбинацию – и тут такой облом.
Хотя… если он нагнётся, то, пожалуй, дотянется до тумбочки. У Вершинина на тумбочке как раз лежал альбом и из него торчал кончик карандаша. Прямо-таки дразнил.
Вздохнув и успев подумать о том, что, если он наебнётся вниз, это будет самая глупая травма, какую только можно получить на подводной лодке, Илья свесился с койки, протянул руку к Сашкиному альбому.
Ну же, ещё чуть-чуть. Ага, вот, вот, немножко ещё… Пальцы Ильи, привыкшие возиться с аппаратурой связи, аккуратно подцепили кончик карандаша, и Илья, довольно крякнув, втащил его наверх. Альбом съехал к краю тумбочки, распахнулся – Илья всё ещё глядел вниз и снова выругался, на сей раз от изумления. На странице альбома были сопки, и чахлые деревца, и пирс, и их родная «Белуга», торчащая из воды. А как здорово-то нарисовано, это вам не какие-нибудь палка, точка, огуречик – вот и вышел человечек!
Ай да Вершинин. Вон чего умеет, оказывается. И ладно бы что-то другое нарисовал, но – лодку, их лодку!
Совсем забыв о том, что он только что рисковал головой, лишь бы не спускаться, Илья слез, уселся на табурет и принялся листать альбом.
Ещё сопки, потом – верхняя палуба, нос лодки в волнах… А вот командир в центральном – как здорово получился, он вот так смотрит, когда надо было сделать что-то трудное и всё удалось. Как Вершинин углядел – поворот головы, морщинки в глазах… И сами глаза живые. А вот кают-компания… ну здесь как-то не очень, лиц особо не угадаешь. А здесь что, приборка? Илья хохотнул: уж очень живо был выписан Артур со шваброй: ворот на груди распахнут, волосы растрёпаны, то ли Артур готовится пихнуть швабру под трубы, то ли замахивается ею на матросов: шевелитесь, миноги!