– Вас понял, – Илья вновь наклоняет голову, прячет листок в карман РБ.
Обходной манёвр, перестроение – для того, чтобы обвести особиста. А может, и замполита со старпомом. Тут уж не его, Ильи, дело: ему приказали и он выполнит.
И дай бог, чтобы хитрая штука, задуманная командиром, им всем помогла.
В лёгких чисто. Гриша так сказал, отнимая стетоскоп от её спины, и она наконец смогла опустить свитер. Завернувшаяся шерстяная ткань не слушалась, и она дёргала, нервничала, а Гриша и внимания не обращал, он уже сел что-то писать в её карте. «Миндалины красноваты, конечно. Горло болит?» Она уже отчасти взяла себя в руки, в меру сиплым голосом пояснила, что да, першит иногда. Гриша выудил из ящика пластинку леденцов, кинул ей на колени. «А вообще, лучше полоскать. Морская вода – идеальный антисептик, можно бы набрать забортной из клапана, но для тебя, наверное, холодновата будет. Так что – чайная ложка поваренной соли на стакан воды, три раза в день».
Гриша был такой же, как всегда, деловой и собранный, но эта собранность казалась ей неестественной, словно он, как и она, изо всех сил старался не совершить какого-нибудь промаха, не обнаружить свою неловкость – а может, злость. Он злился на неё? Она бы злилась наверняка, на месте любого из этих ребят.
Но она ведь не сделала ничего плохого – за что же смотреть сквозь неё, делать вид, что ничего не случилось и её, Саши Вершининой, здесь просто-напросто нет? И она сама начинала злиться, и старательнее улыбалась, пристально глядя на него.
Гриша не замечал. Гриша пихнул ей градусник и, пока она сидела, зажав его подмышкой, не сказал ни слова. «Тридцать шесть и восемь… ну, кажется, всё в порядке. Насморка нет?»
Никак нет, товарищ доктор. Всё хорошо.
Спохватившись, она кинулась благодарить – за спасение, за то, что благодаря ему она ещё и здорова. Гриша отмахивался: «Да все старались, все… слушай, а носки мои тебе ведь больше не нужны?»
Она, конечно, их тут же сняла, сунула ноги в тапочки, новые, ещё не разношенные. «У интенданта этого добра навалом, а прошлые твои проще было выкинуть. Хлебнули воды так, что не дай бог».
Он вручил ей и новую робу с брюками – в запечатанном целлофановом пакете. «Можешь прям тут переодеться, я выйду. Хотя скоро первой смене ужинать, не пойдёшь же ты в РБ в кают-компанию».
Есть, собственно, не хотелось. Желудок слипся с пищеводом, горло сжималось. Но если она не насмелится выбраться сейчас, потом будет тяжелее. Да и Гриша, несмотря на весь свой пофигизм, наверняка посмеётся над ней, если она попросит оставить её ещё на денёк здесь, в изоляторе.
Так что она просто сказала ещё одно спасибо, взяла пакет и пошла в свою каюту.
Смешно: в отсеке занятые люди крутили клапаны, гремели железками, а ей казалось – стоит неосторожно громко шагнуть, что-нибудь задеть или просто остановиться, не дойдя до конца коридора, все повернутся к ней и начнут буравить её глазами.
Хотя кому она нужна?
За дверью каюты её отпустило. Как будто она и не уходила отсюда надолго: ровный слабый свет ламп, посыпывание Ильи наверху, складки на покрывале – она застилала койку наспех, торопясь в отсек помогать Артуру накладывать русалочий макияж.
Она постояла, подошла к шкафу и ещё успела достать вещи, прежде чем глыбой навалилась усталость. Она села на койку, вытянув ватные ноги, и так и сидела с расстеленной на коленях белой рубашкой, не зная, сколько времени прошло. Наверное, все силы ушли на то, чтобы продержаться несколько минут в ледяной воде – а с тех пор она ничего не ела почти сутки. Даже не вспоминала о еде. А может, эта слабость – от страха, тело пыталось удержать её в каюте, тело твердило: «Не выходи, здесь безопаснее».
Но не умирать же с голоду, в самом деле!
Она взялась за перекладину кровати, осторожно встала, принялась снимать свитер, пижамные штаны. Пакет с РБ можно положить в шкаф, он понадобится после обеда. Чёрные брюки, рубашка. Зашнуровать ботинки. Расчёска… Волосы потихоньку отрастают, ей приходило в голову, что надо бы подкоротить. А теперь уж нет нужды.
Прямой пробор слева, белый воротничок, застёгнутые манжеты. И щёки совсем белые, круги под глазами видны отчётливо, будто она плеснула немного голубой акварели, смешала с водой и дала растечься. Эх. Вернётся – сейчас же на юг, плавать и загорать.
Илья с тихим шорохом повернулся на своей койке, свешивая пятку, и что-то пробормотал в подушку. Саша улыбнулась: говорил, сны ему не снятся…
Постояв немного, посмотрев на него, она взяла красную коробочку со своим ПДА и вышла.