Артур опустил ложку. Нездоровится? Подо льдами не качает. И простудиться на лодке особо негде. Давление? Голова?
– Паш, – он повернулся к приятелю, – вы вроде с доком дружбаны? Ты у него в медотсеке Вершинину, случайно, не видел? Ничего он про неё не говорил?
– Да нет, – тот моргнул, потёр припухшее веко, – а что?
– Слышал – она есть сегодня не ходила? Нездоровится, говорит. Что это значит, хер поймёшь.
– Ну, Настюха моя так и говорит каждый месяц, – Паша важно кивнул. – Что ей нездоровится, чтобы я её не трогал и принёс шоколада. У них эти… бабские дни.
– Аа, – Артур поспешно схватился за ложку, глотнул супа. К лицу приливал жар, щёки уже вовсю горели.
Тьфу, господи, что он, в самом деле, восьмиклассник? Что тут такого-то?
– Конечно, не факт, что у неё именно это, – Паша с философским видом поднял ложку, – женщины – их вообще никогда не поймёшь. Но если она говорит, что ей нездоровится…
– Да понял, понял, – Артур поморщился. Вестовой поставил тарелку с гречневой кашей и котлетой перед ним, перед Пашкой, двинулся дальше.
Артур рассеянно придвинул к себе тарелку, ткнул вилкой котлету.
– Вот из чего они их жарят? – забурчал Паша. – Из резины? Из покрышек?
– Мгм… – Артур повернулся к нему, щёлкнул по столу кончиком пальца. – Слушай, так, может, ей шоколадку отнести? У меня как раз две остались.
– У тебя шоколадки – и ты молчал? – Паша прищурился. Покачал головой, укоризненно вздохнул. – Лучше б ты мне их принёс, а не Вершининой.
– По местам стоять, боевая тревога! Всплывать на перископную глубину!
Артур встал, покачал головой.
– Наша песня хороша – начинай сначала. Пошли, – он легонько пихнул в плечо Пашу, косящегося на свою надкусанную котлету. – Резиновые – нечего о них жалеть.
В боку снова заныло, словно ей понемногу выкручивали рёбра. Саша тихонько вздохнула. Как она только ни пыталась устроиться – на спине, на боку, угнездившись между стенкой и подушкой, сон никак не шёл. Поначалу она опасалась, не мешает ли она спать Илье на верхней койке своим крученьем, но Илья, только зайдя в каюту, влез наверх и замер там, словно его сразили сонные чары.
Конечно, если пять раз в сутки тебя поднимают по тревоге, тут уж не до бессонницы.
Саша осторожно присела на постели, взглянула на экран телефона почти виновато. У кого-то нет минутки поспать, а она три часа ворочается.
Поколебавшись, она сунула ноги в тапочки, накинула робу поверх майки и «домашних» серых штанов. Хорошее средство от бессонницы – пройтись, пусть и не на свежем воздухе, а по пропахшим железом и маслом отсекам.
В конце концов, можно заглянуть в медчасть и попросить у Гриши таблеток. Вроде и не острая боль, терпимая – но сколько можно терпеть?
Саша наскоро расчесала волосы, закинула на плечо ремень ПДА и вышла. В отсеке было непривычно тихо. Ровное гудение, монотонный рокот механизмов – и никаких человеческих голосов. Почти три часа без сигналов тревоги – видимо, все, кто только мог спать, спали.
Она аккуратно, стараясь не греметь, спустилась по трапику вниз, дошла до переборки. Потянулась открыть, и с той стороны слабо стукнула кремальера, переборочный люк распахнулся.
– Сан Дмитна, – из круглой дыры на неё глядело анемично-белое лицо матроса. Волосы всклокочены, в глазах краснота от лопнувших сосудов. – Вы не занесёте в каюту комдиву-три?
Парень протянул ей несколько соединённых скрепкой листов. Какие-то таблицы, цифры.
– Хорошо, занесу.
Он механически приложил руку к пилотке, отдавая честь, развернулся и зашагал на прямых ногах. Хорошо, если в кубрик – свалиться и спать, а если на боевой пост?
Саша ещё раз машинально скользнула взглядом по диковинным столбцам на бумаге. С усилием потянула кремальеру вниз: надо было закрыть люк, не положено держать распахнутым. Переборка глухо стукнула, и Саша пошла назад, в конец жилого отсека, к каюте Артура и Паши.
Вот она. Интересно, Артур на вахте? Если нет, то, наверное, спит, как все. Когда теперь с ним удастся по-человечески поговорить – не раньше, чем они до полюса дойдут? Или даже того позже, когда они снова выберутся из-подо льдов?
Ну ничего, разговоры подождут. Лишь бы всё было в порядке – с лодкой и со здоровьем. А то, если так спать по полтора часа в день…
Отбрасывая тревожные мысли, Саша потянула дверь на себя, шагнула вперёд, осторожно ставя ногу.
В каюте было темнее, чем в её собственной. Лампочка под подволоком слабо освещала голую тумбочку, спинку койки, смятую подушку. Подушку сжимала смуглая рука, в неё зарылась щека, острый нос. Спутанные чёрные волосы падали на лоб, на веки, стелились по грязно-белой наволочке.