— У вас юридическая подготовка?
— Нет, она не понадобится. К тому же я не настолько богат, чтобы удовлетворить запросы нынешних адвокатов.
— В таком случае для объективности дела нам придется назначить государственного защитника.
— Ваше право.
— Я знаю, почему вы не признаете свою вину. Вам стыдно. Вам кажется, что ваш поступок, и в особенности ваше признание запятнает вас на всю жизнь. Как Виктора Януковича. Да, запятнало, и он миллион раз пожалел о своей уголовной молодости. Но, как видим, не помешало стать сначала одним из главных политических лидеров Украины, а затем и президентом! Чего же вы боитесь?
— Это ваши домыслы, — сказал я, чувствуя, что и впрямь начинаю бояться этой умной, легко разрушающей мои утверждения женщины. — Ничего я не боюсь. Даже рад, что попал в такую ситуацию, — напишу повесть. Я получил возможность узнать, что чувствует попавший в беду человек, и наиболее точно выразить его состояние.
— По-вашему, для того, чтобы написать повесть о том, что чувствует безногий, нужно отрубить себе ногу?
— Ну, не в такой степени…
— Вот что, Крайнев, — перебила она, — я допросила вашу жену, у нее, как у меня, есть сомнения относительно вашего здоровья. Если вы и дальше будете упорствовать, мне придется назначить вам судебную экспертизу.
— Назначайте. Она тоже станет материалом для моей будущей повести.
Все, предел. Она больше не хочет со мной разговаривать. Ей противно, что я играю в непризнанку. Она умаялась вести со мной бесполезные разговоры и потому запускает новый механизм разборки. Я подписал очередной протокол допроса и покинул кабинет. Кажется, впервые за последнее время у меня улучшилось настроение. Я укреплялся в мысли, что признаваться нельзя, а для этого нужно держаться независимо и спокойно, без каких-либо корректировок своих показаний.
Она допросила мою жену, и теперь это было новое, к тому же сложное для меня обстоятельство, которое может усугубить мое положение. Но Маргарита даже не сообщила. Значит, лишнего наплела, чего нет на самом деле. Иначе с какой стати мне назначают судебную экспертизу?
Я спустился по ступенькам крыльца районного УВД и направился к автобусной остановке. В кармане дал себя знать сотовый телефон — позвонила Маргарита и сказала о своей встрече со следователем. И добавила, что, если мне интересно, какие показания она дала, я могу прийти и она вручит мне копию.
— Тебе там сняли копию?!
— Нет, сама сделала, когда писала свои показания. Следователя вызвали к начальству, она меня попросила перейти из своего кабинета в другой, где стояли только стол и два стула, и я там писала. А копию — на своей бумаге.
— Но зачем? — удивился я.
— Затем, чтоб ты потом не говорил, что я тебя посадила.
— Хорошо, сейчас приеду.
«Какая, однако, предосторожность, — думал я. — Это ж надо сообразить! Не так уж проста моя жена, если способна на такое».
Зашел в магазин канцелярских товаров и купил дочке альбом и коробку из двадцати четырех цветных карандашей. Она любит рисовать, пускай малюет.
Дома была только Маргарита. Бабушка и внучка пошли в детскую поликлинику на коррегирующую гимнастику — опасения Маргариты подтвердились, у нашей малышки сколиоз.
Я разулся, поискал свои домашние шлепанцы, не обнаружил и в носках прошел на кухню. Маргарита видела это, но ничего не сказала, и я понял, что она выбросила мою домашнюю обувь.
— Я тебе сочувствую, — сказала она. — Честно говоря, у меня не было никакого удивления. Мне со дня нашего знакомства казалось, что с тобой будут происходить именно такие вещи.
— Какие?
— Ты внутри не совсем организованный человек. Ты не жалеешь себя. Ты позволяешь кому угодно не считаться ни с твоим достоинством, ни с твоим мнением. Так нельзя подставляться. Даже когда ты пишешь рассказы, подставляешься. В особенности когда выносишь их на суд. Я бы никогда не решилась на то, чтобы меня в глаза критиковали, называли мое творчество примитивным, как это бывает с тобой. Отсюда твои метания, девушки, рестораны.
Я слушал Риту и понимал, что беда, которая случилась со мной, не только укрепляет ее в прежних убеждениях, но и дает право не особенно церемониться со мной.
— Не суди, если не понимаешь. Или ты позвала меня, чтобы сыпать соль на раны?
— А чего ты ждал при таком поведении? Врач, журналист, будущий писатель, а что ты с собой делаешь? Кому нужно то, что ты написал или даже напишешь? Мне, например, не нужно, обойдусь. А если захочется что-то почитать, возьму в руки не тебя, а Жюля Верна, Шерлока Холмса, кого там еще? Ладно, как знаешь, мне все равно. За дочку обидно, что у нее такой отец.