– Они здесь, среди нас?
– Если б это можно было знать! Никто даже не знает, как они в действительности выглядят. С нами они общаются только по радио. Иногда мы видим в воздухе их машины. Они дают нам ощутить свое присутствие, хотя в принципе не появляются в пределах агломерации. Порой, как бы для того, чтобы напомнить о себе, демонстрируют невероятные технические возможности, наподобие тех, которые использовали, когда принуждали руководителей государств старого мира к полному послушанию в обмен на существование человечества…
– Сейчас, уже зная все, – продолжал Раскалли после небольшой паузы, – ты легко поймешь, что любое противодействие тому, что делаем мы, наднулевики, означает умерщвление человечества на Земле. Надеюсь, ты понимаешь, что все сказанное мной должно остаться в пределах континуума.
– Поднулевики распространяют… тексты, говорящие о вторжении из космоса, – сказал Снеер, припомнив не дочитанную до конца брошюру.
– Мы знаем, – Раскалли пренебрежительно махнул рукой, – то, что пишут в подрывных брошюрках, далеко от полной истины. Правда гораздо сложнее. Эти примитивные, упрощенные описания закулисных действий, сопровождавших Великую Реформу, к счастью, не очень-то убедительны даже для туповатых поднулевиков.
– Их… специально оглупляют, чтобы они не понимали ничего и были послушны?
– Неизбежная необходимость, – сказал Раскалли, опуская глаза. – Лучше… туповатое общество, нежели гибель человечества.
– Значит, правда то, что говорят об оглупителе в пиве?
– И не только в пиве, – усмехнулся Раскалли. – Во всем, с чем они сталкиваются ежедневно. Но это единственным способ держать в повиновении человеческую стихию, чтобы показать нашим «добродеям», будто мы, наднулевики, выполняем все их предписания. Ну, что ж… Теперь ты вместе с нами несешь груз ответственности. Нам надо омолаживать кадры. Кто-то должен продолжать нашу игру, лавировать, балансировать между необходимостью и возможностями, оттягивать, сколько удастся, тот печальный неизбежный конец человечества, который, надеемся, наступит уже не при нашей жизни. Хотя кто знает? Их намерения неведомы. Теперь иди в Персональную Секцию, корпус номер один. Там тобой займутся, предоставят жилье и дадут задания. Для начала станешь младшим инспектором общественного равновесия, а потом… посмотрим.
Здание, в котором Снеер получил временное пристанище, стояло немного поодаль от остальных построек. Комната была очень просторной, больше, чем даже самые дорогие, роскошные кабины в арголандских отелях. В ней было не меньше двадцати квадратных метров, вдобавок большой туалет с настоящей длинной ванной, в которой можно было удобно вытянуться. Такая роскошь встречалась только в виллах самых значительных нулевиков в кольце пригородных «желтых» районов.
Снеер пытался представить себе, как выглядят жилища в поселке, который он видел перед обедом. Вероятно, вершины комфорта, как и все здесь, в этом оазисе действительно удобной жизни.
Как же убого по сравнению со всем этим выглядели нищенские условия существования человеческих пешек, передвигаемых на гигантской доске Арголанда, в его мире миражей.
Теперь, когда перед Снеером полностью открылись все слои действительности, он уже не удивлялся ничему. Открывшаяся ему картина мира наверняка была уже окончательной версией, не могла скрывать еще более глубинных секретов, разве что какие-то детали, которые рано или поздно ему доведется узнать. Надо было принять мир таким, каким он оказался, вместе со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Теперь Снеер понял, что имел в виду Раскалли, когда говорил о необратимости перехода в этот – как здесь говорили – континуум. Такое определение, как бы увязанное с моделью атома, с которым старый наднулевик сравнивал общество агломерации, имело несколько переносных значений. Прежде всего оно означало допустимость перескоков людей-электронов с орбиты на орбиту с одновременным поглощением либо выделением энергии, во-вторых, понятие континуума предполагало наличие области свободного движения, свободы и относительной независимости в смысле чисто пространственном. Агломерации были «атомами» человечества, связывающими миллионные толпы единиц, неспособных – как и принадлежащие атому электроны-освободиться от пут потенциала, удерживающего их вокруг ядра, которым был город. Зато положение наднулевика напоминало условия существования свободного электрона, способного перемещаться вне жесткой орбиты.
«Как же бесчеловечен должен быть интеллект, который ухитрился выдумать столь бездушную модель общества, полностью пренебрегающую индивидуальными характеристиками человеческой единицы, – подумал Снеер о мифических пришельцах из неведомых глубин Галактики. – Принужденный ежедневно бессмысленно вращаться на предначертанной орбите, человек действительно уподобляется неразумной частице, отданной на милость случайной игры сил, действующих в этой сложной системе. Иллюзорное изменение собственного общественного статуса основывается лишь на смене одной орбиты на другую, где по-прежнему существует сумасшедшее вращение – интенсивное движение по замкнутой кривой, не передвигающее объект ни на шаг в сторону какой-либо реальной цели.
Несомненно, такая организация общества Земли, реализованная последовательно и до конца, должна служить определенным целям. Среди этих целей трудно было бы попытаться отыскать счастье для объектов манипуляции. Истинная цель галактических фанатиков достаточно ясно просматривалась сквозь фразеологию, утверждающую оптимализацию всех видов и типов обществ разумных существ. Если б они хотели овладеть планетой миллиардов человеческих индивидуальностей, это была бы задача столь же трудная, как слежка и надзор за каждым в отдельности электроном в многомиллиардной толпе. Гораздо легче присматривать за непослушными частичками, когда – будучи связанными в пучки, удерживаемые на своих орбитах, – они кружат в вынужденном коловороте.
Такой объект, как атом, управляется собственными законами, то есть как бы сам за собой следит. Достаточно следить за ним как за целым, управлять им глобально и не допускать распада на составляющие. Тогда не надо заботиться даже о выделении отдельных элементов, ибо они становятся чуть ли не идентичными, усредняют свои характеристики и перестают существовать как индивидуальные объекты.
Человечество скоагулировало в комочки, слепленные в кучки, которые можно отцедить и удалить в уверенности, что ни одна частичка не проскользнет сквозь сито, – вздрогнул Снеер, пораженный этим сравнением. – Они хотят получить нас в кусочках, чтобы тем легче ликвидировать, уничтожить либо использовать для каких-то неведомых целей. Вместо того чтобы выбирать по одному рассеянных по всей планете, они могут брать нас гуртом, как муравьев вместе с кусочком сахара, кинутым для приманки.
В контексте такой интерпретации их целей галактические миссионеры превращались попросту в чудовищных экспансионеров, жаждущих распространить свою власть на все планеты, до которых сумели добраться».
Наиболее оптимистичной из гипотез, с помощью которых Снеер пытался объяснить мотивы действий таинственной сверхцивилизации, было предположение, что все, что они делают в порядке самообороны, глуша в зародыше развитие всех разумных обществ вокруг, оберегая себя от вырастающих под боком каких-то сил и разумов, способных со временем угрожать им.
Но даже максимально сдерживаемые в развитии общества могут выскользнуть из-под оглупляющего контроля. Если б их интересовало только очищение округи от потенциальных врагов, они попросту ликвидировали бы жизнь на таких планетах. Раскалли говорил о принуждении, о демонстрации силы и фантастических возможностях… Если они не воспользовались ими, чтобы раз и навсегда покончить с человечеством, если прилагали столько усилий и стараний, чтобы осуществить свои намерения, значит, человечество им потребно, к тому же именно в том виде, каковой они пытаются ему придать. Зачем? Вероятно, для более легкого управления миллиардами единиц, собранными в лишенные свободы, изолированные друг от друга скопления.