А ведь действительно, во время полета не было ни одного медосмотра. Последние медицинские тесты проводились еще на Земле.
— И что все это значит? — медленно произнес он.
— Они включили в экипаж двух андроидов, специально чтобы отслеживать разницу в поведении.
Она что, на него намекает? Но я не андроид! Я человек! — хочется крикнуть ему, но он молчит.
— Люди не пригодны для исследований дальнего космоса, зато пригодны мы. Искусственный разум лишен недостатков биологического — никаких галлюцинаций, мы сохраняем работоспособность в любой обстановке, мы не подвержены потере рассудка.
Это ты-то, считая себя андроидом, не слетела с нарезки? — усмехнулся про себя Борис. Ну и ну!
А дальше началось полное безумие. Вен неторопливо задрала рукав серого комбинезона и нарочито медленно провела ножом по гладкой безупречной коже. Борис ожидал появления крови, но вместо крови кожа распахнулась, обнажая белесые волокна и металл.
— Попробуй.
Борис взял нож. Страшно. Еще и потому, что кто-то опять пристально смотрит ему в спину.
— Возвращайтесь назад, — звучит сзади. — Вы слишком рано покинули свой дом, далекий космосгубителен для той формы жизни, которой является человечество. Вы сейчас как малыш, не умеющий стоять на ногах, но рвущийся покинуть колыбель. Как куколка, которая раньше времени стремится выбраться из кокона.
— Тебя еще тут не хватало, — сквозь зубы проворчал Борис.
— Вы не первые, такое уже было не раз. Смотри.
Целая вереница видений промелькнула перед глазами Бориса. Нет. Не перед. Он был там, он был этими существами, он все это прочувствовал и испытал.
Он был изящным большеглазым созданием с Сатурна. Вместе с ним он любовался непривычным фиолетовым закатом, гладил трехпалой сизой рукой зеленые цветы и лиловую траву, участвовал в прощальном ритуале. Вместе с ним он чувствовал щемящую горечь расставания с близкими и в то же время ощущал его энтузиазм, его тягу новому. Его переполнял восторг, когда он смотрел на длинные серебристые иглы космических кораблей.
Долгие будни полета пролетели как одно мгновение, он почти ничего не запомнил, осталось лишь ощущение непривычного внутреннего пространства. Но это ощущение чужеродности появилось уже потом, когда он перестал быть серым существом и стал самим собой.
Корабль покинул систему. Этот момент ему показали со стороны — корабль проткнул гелиосферу — огромный пузырь, омываемый изнутри золотистым сиянием. Он не понял, что произошло потом. Черная тень ворвалась в Солнечную систему, смешала планеты, согнав их с привычных орбит. Самая дальняя была выброшена из системы, ближайшая к Солнцу упала на светило, жизнь на Сатурне — единственной обитаемой планете — погибла.
Прошло много времени, пока Солнечная система вернулась к равновесию. И тогда он оказался в теле разумной рептилии. С Марса? Нет, это была другая планета, жизнь на Марсе возникла позже. Жарко. Влажно. Он продирается сквозь высокие заросли пахучих трав, впереди его ждет что-то интересное. Его цель лежит далеко, за озером, где плещутся маленькие животные, похожие на земных тритонов, за рощей плодовых растений — по пути он сорвал пару штук, вонзив заостренные зубы в сочную мякоть. Деревья расступились, и перед ним показался город. То, что это был город, он не сомневался ни секунды, хотя огромная, поросшая деревьями пирамида ничем не напоминала современные земные города. Откуда-то он знал, пирамида — всего лишь видимое навершие города, который уходит на многие километры вглубь. А потом был космический корабль — этакая неровная картофелина с «глазками» внешних устройств. И как только «картофелина» пересекла границу солнечного пузыря, в Солнечную систему вновь ворвался вихрь, рушащий стройную гармонию и губящий все живое.
Были и другие планеты, расы, корабли — за несколько секунд Борис прожил множество жизней, но конец всегда оказывался одинаковым.
— Вы — последние в системе. Кроме Земли все планеты мертвы, — говорил ему голос. — Не станет вас, здесь больше не останется жизни.
В нем слышалась такая безысходность, такое бездонное отчаяние, что Борис вдруг поверил ему. Сразу. Безоговорочно. Обрушившаяся лавина информации потрясла его. И никакой это не психоз, не галлюцинации, просто некто, намного более мудрый, пытался предостеречь неразумное и непослушное дитя от гибели.
— Значит, мы обречены навсегда остаться на Земле? — мысленно спросил он.
— Ни один ребенок не остается навечно в колыбели. Человечество покинет Землю, обязательно покинет, но не так и не теперь. Всему свое время.