— Нет, Нэрьо. Он никогда не заканчивает мысли в пятке. Это обычно совсем-совсем другое место. Причем, для его подданных. Или ты думаешь, я тебе вчера зря подсказывал, каким местом шкуру развернуть? Так, рубашку Сульса возьмем с собой. Карту, которую ты чертил уже хорошо землей засыпали. Но, притоптать не помешает. А рубашка… потом трагически погибнет. На всякий случай. Братец, доверять никому нельзя. Кроме семьи, конечно. А ты — моя семья. Это я тебе поясняю, чтобы ты на меня не косился так.
— А брат твоего Повелителя? Это как?
— А у них это — как раз внутрисемейное. Его родственник убил его отца. Мать прокляла самого Выползня. В общем, у них все то же самое, но в пределах одного рода. Выжимка, так сказать… из общенародных традиций. Но родного брата мог бы и простить. Или перевоспитать. Или придумать ему что-нибудь такое интересное, что отвлекло бы его. Да, что я, за него придумывать должен? Хотя… я же уже придумал. Его брат тоже вписывается в общий заговор. И даже его Благородная Мать.
— Ужас! Что-то у меня мысли путаются. То есть начинают двоиться и троиться. У каждой сразу столько смыслов рождается… И все — мерзкие.
— Я же говорил — заразное. Держи себя в руках. Уверяю, мой потрясающий заговор — просто как лекарство от этой болезни. Конечно, совсем не искоренит, но значительно облегчит страдания. Если кое-какие предположения подтвердятся, то можно будет реализовать на практике. Н-да, плащи подгнили. Ладно, оставим ребятам на подстилки. Только бы они продержались. Ночью здесь будет жутковато. Пегаш, может и вернется, если сбежит, а вот Чалый — вряд ли.
Сульс и Расти притащили бурдюки. Еду, по большей части, оставили им. Даэрос еще раз объяснил, чего не стоит бояться, и эльфы побежали к лесу. Полутемный планировал к вечеру добраться до Тасьвы, изрядно срезав путь. Плоты не могли так быстро пройти против течения, чтобы значительно обогнать эльфов, которые сначала гнали галопом, а потом двигались наперерез через лес. Айшак бодро скакал рядом с Даэросом.
— Даэр, а мы что его не оставим здесь?
— Его? Один рывок или удар и он обрушит ветхую хибару и сбежит.
— А если он в лесу заорет?
— Нэрьо, не сбивай дыхание! Вспомни, как он в степи орал. В этом лесу такие вопли раздаются, что наш дивный Айшак прекрасно впишется в этот хор. К тому же, если устанешь бежать, можешь поехать на нем верхом.
— А ты?
— Я-а!?… Я тоже могу. Но потом. Нечего его без толку нагружать.
Даэрос еще не был морально готов оседлать животное, потрясающе похожее на лошака, даже если это — айшак.
Мастер Бройд, получивший с утра послание, содержавшее издевательские намеки, рвал и метал. Рвал свою бороду и метал её клочки, что для главы клана было допустимо только в случае позора или траура. И уж лучше траур, чем такой позор. Как оказался прав, писавший послание! А без остроухих здесь не обошлось. Эта коварная человеческая женщина, так убедительно доказала ему, Мастеру, что её интересует только наука! «Изучение процесса размножения гномов». Кто бы знал, что процесс даст такие результаты. Но хуже всего — она, действительно изучала процесс не с ним одним.
Гномы к человеческим женщинам были вполне равнодушны. Но к изучению всего чего ни попадая — нет, начиная с изучения процессов по выплавке стали и заканчивая процессами ковки и закалки. В его клане, по крайней мере. Поэтому понять тягу другого существа к знаниям они вполне могли. И если Достойная Кербена занималась наукой оплодотворения, то почему было не пойти ей навстречу? И он, Мастер Бройд, лично ходил на встречи шесть раз. До него на такие же встречи ходили еще семь членов клана. И каждый считал, что он — единственный. К женатым гномам Оплодотворительница не приступала с научными вопросами. Бесполезно. Но за минувшие семнадцать лет, четверо из изученных обзавелись семьями. У всех уже были дети. Что же начнется в семьях, если отцом Вайолы окажется один из женатых гномов? Страшно представить.
Эльфы! Эльфы способствуют удочерению дочери гнома! Человеком! Чуть замуж не выдали! Позор! Мастер Бройд рванул бороду и взвыл. Его роскошная борода не поредела окончательно только потому, что младший мастер доложил о полной готовности.
Из семерых «совместно изучавших» в Дреште было только пятеро. Двое остались в горах. Скоро и до них дойдет приказ немедленно явиться вниз. Но дело не терпело отлагательств. Айшаки, которые были попарно впряжены в тяжелые повозки с товаром, расстались с оглоблями и были оседланы.
Такого в Дреште еще не видели. Сотрясая мост через Бенору, до икоты пугая гостей и местных жителей, через город неслась конница гномов. Бородатые воины на поджарых тощих лошаках выглядели настолько страшно решительно, что толпы граждан стремительно затекали в переулки. Казалось, что это — невозможно. Но выяснилось, что если потесниться, Дрешт может вместить в два раза больше самого различного народа. Вместе сбивались и люди и гоблины, и даже орков никто не гнал — всем жить хотелось. А если гномы идут напролом и уж тем более — едут, или что еще хуже — скачут, то лучше убраться с их пути.
Двенадцать «лошаков» растаяли в пыли дрештских предместий.
Что-то в мире изменилось. Он как будто сошел с ума.
Амалирос проснулся как обычно рано. Было очень свежо. Даже слишком. Слишком свежо было потому, что Элермэ завернулась в покрывало как бабочка в кокон…
Надо было встать и одеться, а не дергать на себя покрывало, тогда и занялся бы делами гораздо раньше полудня. Но заговорщиков он предпочитал судить по вечерам на фоне заката. Это было не только красиво, но и символизировало закат их жизни на долгие годы. А беспокоить Повелителя после вчерашней битвы и почти удачного заговора никто бы утром не посмел. Можно было позволить себе немного задержаться с подъемом. К тому же эта Светлая нашла его на ощупь, не открывая глаз, и честно попыталась согреть. Амалирос все-таки проверил и выяснил — крыльев у неё пока не намечалось, и сравнение с бабочкой было преждевременным и даже несколько непристойным, учитывая его к ним отношение. Зато он, как всякая не слишком стандартная натура, не имел ничего против гусениц. А так же — змей. Под эти приятные размышления он и согрелся. Потом задремал, потом проснулся и согрелся еще раз. И чтобы ни в коем случае не разорваться между чувством и долгом, решил все-таки вставать и заниматься государственными делами. Тем более, что долг он уже и так исполнил, причем дважды, а чувства требовали немедленно приступать к поиску остальных заговорщиков и их союзников. Не могло же их быть только трое.
Когда Повелитель Темных исчез, даже не попрощавшись, так и не сказав ни слова, Элермэ решила тоже не терять времени даром и привести себя в порядок. Платье было в крови как со скотобойни. А, в общем-то, именно так и было, если правильно считать, что выползень — скот. Поэтому Светлая Вестница, нисколько не смущаясь, завернулась поверх платья в многострадальное покрывало и отправилась к себе.
Обижаться на Амалироса за такое стремительное исчезновение было как-то неуместно. Кто знает их Темные обычаи. Может у них так принято — ни тебе «милая», ни тебе «любимая», никак вообще, только незамутненная словами Темная Страсть. Страсть определенно была. Это она очень хорошо помнила. А вот уточнять, как потом ведут себя Темные влюбленные, было совершенно не у кого. Ну, разве что расспросить Исильмэ. Безотносительно. Вроде как из любопытства. Должна же она как Посланница изучать обычаи «от и до».
Амалирос был вне себя. Сообщники трех заговорщиков никак не хотели находиться. Он заподозрил даже Главного Дознавателя в заговоре. На всякий случай. А нечего было приводить такие доводы, как: «Сильнейшим незачем было привлекать лишних». Или еще хуже: «Заговор потому и обнаружился так неожиданно, что больше никто в него не был посвящен». Это выглядело настолько очевидным, что вызывало самые худшие подозрения. Лучше бы Дознаватель так и сказал: «Боюсь, не хочу связываться с…». Это Повелитель еще понял бы. И он уже понял, кто мог быть настолько сильным, чтобы Главный Дознаватель не желал даже работать в этом направлении. К сожалению, имелась только одна такая личность: Даэрос. Он уже напугал всех, кого только мог. Даже Светлые переполошились. Мысль о Светлых пришла и осталась.