Немедленно были собраны деньги, и отправлены выборные, съ Янгъ-Ио во главѣ, къ чэ-кіену округа за разрѣшеніемъ, а оттуда въ ближайшій буддійскій монастырь.
На другой день все населеніе Тунъ-Гуаня, празднично настроенное и пріодѣтое, толпилось съ ранняго утра на своихъ дымовыхъ площадкахъ, по карнизамъ утеса. Наконецъ издали донеслись звуки музыки, медленно приближающейся и пробивающейся сквозь шумъ Гуань-Хэ.
– Идутъ!
Всѣ, отъ мала до велика, быстро хлынули внизъ, даже женщины оставили на этотъ разъ свои работы и смѣло зашагали на встрѣчу любимой богинѣ на своихъ большихъ, мужицкихъ, никогда не бинтованныхъ ногахъ.
Впереди кортежа шли два мальчика, два монастырскихъ послушника въ желтыхъ шелковыхъ балахонахъ. Одинъ несъ большой бумажный фонарь на длинной палкѣ, другой огромный вѣеръ богини ярко-краснаго цвѣта съ золотыми буквами. Дальше шли музыкангъ съ пронзительными, предлинными трубами, съ пузатыми важными барабанами, со сладкозвучными, мѣдными досками – „ло“. За ними, высоко поднятая на воздухъ руками дюжины крѣпкихъ ламъ, плыла мѣдная статуя богини подъ краснымъ зонтикомъ съ трехъ-сложной золотой бахромой. Ея темный ликъ кротко улыбался, ея лѣвая рука благословляла все живое, а правой она придерживала у груди маленькаго будду. Ея привѣтливость и спокойствіе сразу наполнили надеждой сердца измученнаго населенія. Всѣ съ ликованіемъ присоединились къ процессіи. Громче заигралъ оркестръ, ламы запѣли гнусавыми голосами гимнъ, многіе изъ крестьянъ зажгли цвѣтныя свѣчи древеснаго воску и благовонныя курильницы. По крутой тропинкѣ процессія поднялась вверхъ, на горныя пашни. Тамъ солнце безжалостно пылало, и тихо волновались въ его жгучихъ лучахъ пожелтѣвшіе, запыленные хлѣба. Процессія двинулась вдоль полей, извиваясь точно огромный тысяченогій змѣй въ клубахъ поднятой имъ пыли и жертвеннаго дыма. Краски одѣяній, вѣеровъ и зонтовъ, мѣдь инструментовъ, позолота украшеній, искры огней… пестрѣли и переливались въ горячемъ, дрожащемъ воздухѣ, точно радужная чешуя божественнаго дракона.
Два слѣдующіе дня прошли въ томительномъ ожиданіи. Правда, по небу проплыла парочка бѣленькихъ тучекъ, но, очевидно, грѣхи жителей Тунъ-Гуаня много превышали стоимость одной процессіи. Болѣе зажиточные крестьяне стали поговаривать о новой процессіи, но бѣдняки не торопились: во-первыхъ, въ виду большого спроса на богиню, ламы сильно подняли цѣну; во-вторыхъ, возможность получить ее въ очередь наступила бы для ихъ деревни не скоро, и хлѣба бы къ тому времени навѣрно пропали, а вмѣстѣ съ ними пропали бы и уплаченныя впередъ деньги…
Старикъ Шангъ-Хаи-Су ходилъ печальный. Два взрослые его сына, холостяки – Шангъ-Ю-Лянгъ и Шангъ-Шангъ-Си, казалось, меньше всѣхъ замѣчали это. Они продолжали весело и усердно работать, хотя ни для кого не оставалось тайной, что дѣло-то ближе всего касалось именно ихъ. Наконецъ, разъ вечеромъ маленькій Хонгъ-Ю, поджидавшій всегда возвращавшихся съ работъ братьевъ у подъема тропинки, взобрался на обычное свое мѣсто, на шею силача Шангъ-Си, свѣсилъ ноги съ обѣихъ сторонъ его головы, ухватился за его косу и крикнулъ важно: тпрру! что называлось „играть въ слона“.
– Знаешь, Си, добавилъ онъ, когда они тронулись, – я рѣшилъ, что мы не будемъ теперь терять времени попусту. Я не только буду поджидать тебя вечеромъ, но и поутру я буду вставать нарочно раньше и съѣзжать на тебѣ внизъ. Ма-Лію говорила, что ты скоро уйдешь и никогда уже не вернешься. Какъ же тогда я буду играть въ слона? Вѣдь не смогу я влѣзть тебѣ на спину, если тебя не будетъ… Посуди самъ!..
Рука Си, придерживавшая за щиколку ногу братишки, дрогнула.
– Когда же это она говорила?
– Да вотъ сегодня утромъ…
– Ну, и что еще говорила?
– Да ничего… А только послали Вучаня къ дядямъ, на край деревни.
– И дяди уже пришли? – спросилъ идущій впереди Ю-Лянгъ.
– Нѣтъ, но сказали, что придутъ вечеромъ.
Парни ускорили шаги. Дома встрѣтили ихъ обычнымъ образомъ: невѣстки подали имъ тазы съ теплой водой и тряпками для умыванія передъ ужиномъ, затѣмъ вся семья усѣлась за столъ: взрослые мужчины отдѣльно, женщины и дѣти отдѣльно.
Тѣмъ не менѣе Ю-Лянгъ и Си сразу замѣтили во взглядахъ старика отца и старшихъ женщинъ, что свершилось уже то страшное, жестокое, что ихъ глубоко волновало, но о чемъ они не смѣли спросить.
Вскорѣ явились дяди Шангъ-Шо и Шангъ-Лафъ; передъ алтаремъ предковъ были зажжены свѣчи и курильницы; Шангъ-Хаи-Су открылъ семейный совѣтъ краткой молитвой.