— Без «возможно», — сказала Рани и улыбнулась почти ласково. — Я это сделаю наверняка.
Можно попробовать попросить ее отпустить его. Можно умолять. Можно угрожать. Но это не имеет никакого смысла. Сек изо всех сил дернул руками, пытаясь высвободиться, но фиксаторы держали очень крепко и надежно.
— Немедленно выпусти меня! — крикнул он. — И я ничего тебе не сделаю!
Рани отвернулась и отошла к одному из столов. Зажужжал пневмошприц. Нет, нельзя перед ней так унижаться! Сек зажмурился и начал медленно считать про себя до десяти, пытаясь успокоиться. Нужно оставаться холодным и собранным, ни гнев, ни страх, ни унижение не достигнут цели…
Пневмошприц ужалил в плечо, сердце снова заколотилось быстро и почти болезненно, мысли понеслись нескончаемой чередой, стремительной, острой, ранящей сознание. Это какой-то стимулятор, может, сыворотка правды, а может, и то и другое…
— Смотри на меня, — медленно и четко произнесла Рани и наклонилась над ним. Пытается загипнотизировать? Сек издевательски рассмеялся, глубоко вдохнул и плюнул ей прямо в лицо. Кажется, он сделал такое впервые, и это доставило неожиданное и сильное удовольствие, почти физическое.
Она отшатнулась, отошла назад, и Сек потерял ее из виду. Предметы вокруг стали до боли четкими, свет резал глаз, вся кожа чесалась. Стало очень холодно — и одновременно слишком жарко.
— Одна из проб физиологических жидкостей у меня есть, осталось взять еще три, — сказала Рани на удивление спокойно. — Экземпляр умеет использовать ментальные щиты: это признак того, что его готовили к противодействию таймлордам…
Она продолжала диктовать свои наблюдения, но Сек ее уже не слушал. Страх перешел в какую-то новую стадию. Раньше он был обычным, классифицируемым, но сейчас… Сек понимал все ее мотивы. Рани выжила после войны времени, застряв на чумной планете, ее ТАРДИС умерла, мертвая ТАРДИС — как цинковый гроб, она экранирует все, и Момент не смог найти ее хозяйку. Она не знала о гибели Галлифрея и окончании войны.
Она использует его как подопытный экземпляр. Он бы и сам так сделал.
В Рани не было ничего непонятного, она была логична и точна похлеще любого далека. Убийственно предсказуема. Сек застонал, потом рассмеялся.
— …первичные половые признаки, — сказала Рани, — воссозданы даже слишком подробно. Они собирались его… размножать естественным путем?
Она тыкала в него зондами, это было мерзко, унизительно и больно, но не настолько, как он боялся. Боль можно было вытерпеть. Хуже было с остальным. Страх медленно, но верно превращался в что-то горячее и яркое, как будто в груди зажглось миниатюрное солнце.
— Внешняя оболочка головного мозга эластичная, упругая и одновременно сверхплотная, это исключает сотрясение и позволяет изменять его размер при необходимости. Они решили сделать упор на интеллектуальных качествах? Тогда зачем выбирать человека? Нерациональное и непродуманное решение, в случае далеков я вынуждена признать, что это, вероятно, действительно жест последней надежды в попытке выиграть войну нестандартным способом.
Она замолчала.
— Пока я не найду способ отключить противоугонную систему и отправить ТАРДИС на Галлифрей, я должна потратить время с пользой. Коллекция микроорганизмов и вирусов с Хро Б’Браны достаточно обширна, чтобы я могла…
Голова закружилась, лабораторный стол словно плыл в невесомости, голос Рани доносился как будто издалека, отдавался эхом. Умереть было очень страшно, но… Она оставит его в живых для того, чтобы пробовать на нем различные болезни, будет лечить и снова заражать, и так пока ТАРДИС не доберется до цели их поиска — а уж тогда она сможет управлять ей сама.
Если она не полюбопытничает и не выйдет, конечно. Сек понимал, что — и кто — ждет его на том конце, это Мортимус мог выдумывать сверхъестественных существ и надеяться на чудо, а Сек знал почти наверняка, что планету похитили его бывшие соплеменники. Пусть и обвинял в этом таймлордов — хотелось сорвать злость, и только.
— Галлифрея больше нет! — закричал Сек, срывая голос, и захохотал. — Нет больше твоего Галлифрея, поняла? Тварь!
Грудь переполняло веселое, злое тепло. Сек рассмеялся снова.
— И вы все сдохли! — выкрикнул он. — Никого не осталось! Связывайся хоть до посинения!
— Ты лжешь, — звучно ответила Рани, впервые обратив на него внимание. — Хотя теперь я точно знаю, на какой ты стороне. Мне очень повезло, что ТАРДИС, которую ты угнал, прилетела прямо ко мне, а вот тебе — нет. Ты еще поймешь, насколько сильно тебе не повезло.
Это уже был не страх и не злость. Это… Теперь стало ясно, почему люди, которых Сек держал в плену когда-то давным-давно, годы, столетия назад, не только плакали и просили пощады, но и смеялись, издевались и вели себя до безумия храбро, до восхищения отважно. Это была не отвага и даже не безумие; это была истерика.
Сек открыл рот и запел первую пришедшую ему в голову песню, безудержно коверкая слова, а может, и мелодию:
— Эй, караван, увези меня прочь, — задыхаясь, проговорил он почти речитативом. — Видеть хочу португальскую ночь, яркое солнце испанских морей, тяжесть хлебов андалузских полей…
— Перестань завывать, тебе это не поможет. — Рани отвернулась и стала пытаться надиктовывать дневник дальше, но Сек повысил голос и запел тот же куплет снова. Он забыл слова, это бывает, пусть слушает одно и то же по кругу, пока с ума не сойдет.
Он понимал, что Рани — таймлорд и глупо на такое надеяться, но рациональные доводы просто отошли в сторону.
— Эй, караван, увези меня прочь, — пел Сек громко и хрипло. — Видеть хочу…
— Перестань! — закричала Рани.
А, так ей это действительно не нравится! Сек растянул губы в улыбке — сильно, до боли, и продолжил. Горло саднило.
Это была не просто истерика, но и настоящая ненависть. Привычное, естественное состояние. Норма. Она пугала до ужаса. Сек давно уже не хотел кого-то убить просто так, почти без причины, из личной ненависти, из естественной потребности. Это было так по-далековски, так… отвратительно.
— Тяжесть хлебов андалузских полей! — закричал он.
Рани молча возилась у стола. Сек с ненавистью смотрел ей в спину, обтянутую синей тканью лабораторного халата. Темно-синий удивительно хорошо сочетался с рыжими волосами, и это только добавляло силы его злости, его неприязни к этому существу, которое Сек так хорошо понимал. На ее месте он бы…
Рани подошла к нему и ткнула в шею пневмошприцем.
— Так ты будешь создавать меньше шума, — сказала она. — Мне нужно вести запись.
Сек раскрыл рот, чтобы ответить, но голос куда-то пропал. Блокатор голосовых связок, вот что она ему вколола. Он бы и сам его использовал.
Злость собралась в маленький плотный шарик, и силы кончились. Сек зажмурился крепко-крепко, чтобы ничего не видеть, чтобы ни о чем не думать, но, конечно, не получилось. Он открыл глаз и облизнул пересохшие губы.
Но Рани вдруг насторожилась и отвернулась от него.
— Это… материализация? — пробормотала она. — Хм. Надо посмотреть. И поискать резервный пульт, в этих старых моделях его часто делали.
Сек прислушался. Он не слышал знакомого звука временного ротора, но у Рани слух гораздо острее, чем у него. Если она выйдет куда-нибудь наружу, у него будет шанс. Хотя какой? Остаться тут привязанным к столу навсегда? Сек застонал бы, но не получилось — и просто глубоко вздохнул. Все тело вдруг заболело, и мучительно зачесалась правая рука.
— Я вернусь, — сказала Рани и посмотрела на него с непонятным выражением. — И мы продолжим. У меня нет под рукой настоящего далека, но зато есть ты.
Она медленно раздвинула губы в улыбке.
— Бедный экспериментальный образец. Не нужно тебе было врать про Галлифрей.
О, каким сюрпризом для нее будет узнать, что это не ложь. Сек отвернулся и посмотрел в потолок. Если попробовать осторожно, то можно попытаться высвободить ногу…
— Не скучай, — сказала Рани и хлопнула дверью. Свет погас, но тут же включился снова, как будто ТАРДИС обманывала ее, имитируя послушание.