Вайлдер положил вилку.
— Жизнь несправедлива, — сказал он. — Вот и все.
— Точно. Поэтому ты делаешь ее справедливее, — сказал Мерин.
— Как?
— Ну, Диди говорит, что нам нужно убить ребенка Гаунта, — сказал Мерин.
Он улыбнулся на шокированное выражение лица Вайлдера.
— Успокойся. Диди слегка злой. Это связано с Ульем Вервун. Серьезно, это шутка. Мы не собираемся никого убивать. Диди слегка напился. Он был просто токсичным. Есть менее драматичные вещи, которые мы можем сделать, чтобы это было удовлетворительно.
— Например? — спросил Вайлдер.
Мерин кивнул на кружку.
— Ты возьмешь эти, — сказал он, — и заставишь работать. Это сначала.
Он встал, перешагнул через скамейку и взял свой поднос.
— Откуда я пришел, — сказал он, — люди росли охотниками. План охотников. Они крадутся. Они выбирают время. Ты знаешь, какое у охотников самое лучшее оружие, Якуб?
— Нет.
— Терпение, — сказал Мерин.
Глаза, которые были необыкновенно хорошими копиями глаз Рядового Пола Кохрана, смотрели на смену в отдаленном грузовом отсеке.
Понадобилось несколько часов, чтобы выяснить, где на борту содержался заключенный. Бронированное помещение старого артиллерийского склада было превращено в камеру. Это было умно. У артиллерийских складов стены были толще, чем у тюремных карцеров.
Враг отдал меры безопасности в руки отдельного отряда. Отряду, первому взводу Роты Б, был дан статус Роты S Комиссариата. Они, так же, являлись ветеранами полка, несгибаемыми Призраками, так что был крошечный шанс на кооперацию или на обращение.
Кохран наблюдал из теней. Он проверял подходы, пути к и от камеры, порядок. Откуда появляется еда? Как ее доставляют? Сколько раз меняется смена? Какие удобные возможности есть, чтобы перехватить и вмешаться? В любое время там было четыре охранника из Роты S: двое снаружи, двое в камере.
Кохран, по крайней мере, то существо, которое играло роль Кохрана, было терпеливым. Время обзора было ограничено, потому что отсутствие Кохрана на жилых палубах будет замечено в определенное время. Он не хотел отказываться от личности. А в частности, он не хотел, чтобы состояние тревоги было повышено из-за того, что отсутствует солдат.
Но он, так же, был очень озабочен тем, что его благоприятные возможности – а ему нужно было быстро выбрать одну – быстро приближались к сроку годности.
Бленнер налил себе вторую кружку кофеина и пофантазировал насчет добавления в него капли амасека. Он никогда не переносил комфортно переезд, бездневные ночи и безночные дни, сны, передислокацию. Он плохо спал. Перспектива еще большего количества дней или недель не наполняли его облегчением. Дайте ему хороший мир и обычную битву вместо этого. Вообще-то, битва может принадлежать кому-нибудь еще. Просто хороший мир подойдет.
Он бросил еще один презрительный взгляд на планшет, который читал. Отрывочные части из послужного списка Новобазки, вытащенные из полкового архива. Вайлдер был прав. Новобазки, определенно, мог говорить. Часами за раз. Это заставляло голову Бленнера болеть.
Он принял таблетку. В бутылочке гремели уже всего лишь несколько из них. Он не любил думать о них, как о поддержке, но он, на самом деле, не хотел думать о том, чтобы смотреть на жизнь без них.
— Вы ужасно выглядите, — сказала Фейзкиель, садясь за стол в офицерской секции столовой.
— Нет начала твоему очарованию? — спросил Бленнер.
Она ухмыльнулась, и начала расставлять еду на подносе. Она заставила их положить вещи, такие, как плитка и овощная паста, на отдельные тарелки. Здесь было много клетчатки, и большая банка с густым серым питательным напитком, а не с кофеином.
Она увидела, что Бленнер пристально смотрит.
— В здоровом теле здоровый дух, — сказала она.
— В полностью убогом и лишенном теле может быть, — ответил он. Он посмотрел на ее напиток. — Что не так с кофеином? Эта штука убьет тебя. И что с отдельными тарелками?
— Я не люблю, когда вещи соприкасаются, — сказала Фейзкиель. — Это грязно и недисциплинированно.
— Серьезно? — Несмотря на час и тяжелую голову, Бленнер ухмыльнулся. Луна Фейзкиель всегда была безукоризненно опрятной. Он никогда не знал никого, кто бы придерживался дресс-кода столь буквально, даже по требовательным стандартам Комиссариата. Она была одержимо чистой и пунктуальной, одержимо строгой и организованной.
— Что-то смешное? — спросила она. Она была красивой женщиной, и высокоэффективным комиссаром, но контроль дымился от нее, как кровавый туман от силового клинка. С ней не было права на ошибку. Никакого. Пехотинцы видели это в ней, и это было то, за что они уважали ее.