— Паразит, — кричал Решетов, брызгая слюной, то вжимая меня в кресло, то пытаясь вытащить из него, синие прожилки на его носу напоминали очертаниями Гренландию, — Пригрел змею на груди!
Испугавшись, я поискал глазами, увидел чуть в стороне от генерала застывшую Ксению и попытался возразить, подумав спросонья, что это по ее поводу Решетов упоминает пресмыкающееся. Я не нашел ничего лучшего, как стал махать перед глазами рукой, оттопырив ладошку, подавая генералу знак, что он ошибается относительно Ксении, что я в корне не согласен с таким определением, и никакая она не змея. Исполнение, скажем так, подкачало. На деле у меня получился издевательский жест, напоминавший приветствие Генсека Брежнева советскому народу с трибуны мавзолея. Чтобы усилить впечатление, наполнить смыслом поток убеждения, я в довершение всего стал отрицательно вертеть головой, стараясь попасть с ладонью в унисон.
Видимо Решетов неправильно меня истолковал, приняв искренность за глумление, что стал с удвоенной силой мотать из стороны в сторону, чтобы вытрясти душу окончательно и бесповоротно.
— Она не змея. Ксения ни в чем не виновата, — пытался возразить я, но слова, будто спотыкаясь на ухабах, выскакивали с задержкой, вместо слитной фразы во все стороны летели обрывки странных звуков.
— Конечно не виновата! — кричал генерал, большой опыт которого при общении с рядовым составом научил разбирать даже нечленораздельную речь. Голос эхом разносился по дому. — Приехал в гости, прикинулся овечкой, плакался в жилетку — помогите, а сам! Как ты мог сотворить с ней такое?
— Да что я такого сделал, объясните толком? — отпихнув генерала, я стал ходить по комнате, прикидывая, как бы мне подобраться поближе к выпивке, оставаясь в безопасной недосягаемости от взбешенного Решетова.
Вспышка гнева закончилась внезапно, генерал будто иссяк, сдулся, обессилено плюхнувшись на диван. Он сидел, опустив голову в пол, словно надеялся в разводах паркета прочитать ответ на мучивший его вопрос.
Не поднимая головы, брезгливо и устало выдохнул.
— Убирайся отсюда. Видеть тебя не желаю.
Если тебе указывают на дверь, лучше промолчать, потому что все аргументы бессмысленны, коли человек находится во взъерошенном состоянии. Я не стал настаивать на продолжении разговора, склока может перерасти в драку, но вряд ли закончится чаепитием в Мытищах. Смущало меня одно — как я уйду в ночь, а за окнами стояла темень, в чужих тапочках на босу ногу? Черт с ним, сдохну, но слова не скажу. На выходе из комнаты меня догнал голос генерала.
— Сумка около двери стоит. Я в нее шмотки побросал, бэху выкатил за ворота, ключи в бардачке. И чтоб духа твоего здесь больше не было.
Ну что ж, и на том спасибо. Я подхватил сумку, задержался в дверях, чувствуя спиной ненависть, все-таки обернулся, но глянув на Ксению. Она стояла, исполненная страдания, прижав руки к груи, в глазах плескалось отчаяние. Не удержался от шпильки.
— Платьице вам очень к лицу, красненькое в горошек.
Не надо было мне открывать рот — генерал сорвался с дивана, подскочил раненым зверем, когда я уже открывал дверь, схватил за грудки и прошипел, отчетливо выговаривая слова.
— Я все наврал, Никитин. Ищут тебя, за покушение на жизнь следователя Бессонова, так что ходи по этой жизни, оглядываясь, — он пихнул меня за порог. — Чтоб ты сдох побыстрей.
Я спустился с крыльца, ночь приняла меня в колючие объятья. Одинокий тусклый фонарь рядом с магазином, напоминая маленькую луну, едва освещал мне путь. Серая БМВ зябко привалилась к обочине метрах в тридцати от генеральских ворот, я побежал, семеня ногами к моей красавице в ржавых подтеках, распахнул дверцу и плюхнулся на водительское сидение. Взяв из бардачка ключи, завел двигатель, включил печку на максимум, пусть салон прогреется, а сам пока решил сходить в магазин, вдруг еще не закрыли, хотя часы высвечивали одинадцатый час. Дверь, как и предполагалось, была закрыта. Я дернул ручку пару раз для верности, но в ответ мне лишь жалобно скрипнул засов. Ничего не попишешь, придется возвращаться не солоно хлебавши. Спустившись с небольшого приступка, я уже было собрался уйти восвояси, как заметил слева от входа ломаную черную стрелку, нарисованную от руки, надпись внизу дополняла композицию — Стучать там! Пошел, следуя указателю, и обнаружил в углу стены небольшое окошко на уровне груди, наклонился и тихо постучал — Спартак чемпион, два длинных, три коротких, больше валяя дурака, чем рассчитывая на реакцию. О счастье, заветное окно отворилось, и даже пароль не спросили. Тетка лет пятидесяти, щелкая семечками, читала толстую книгу. Судя по истрепанному корешку, читала давно и не первый раз, все поняла обо мне по глазам и лишь сказала уточняюще — вина нет, осталась только водка, — что не шло в разрез с моими пожеланиями. Прикупил пару бутылок, на закуску мне вручили нарезку ветчины, после чего измученный странник, прижимая несметные сокровища в груди, побрел в сумрак ночи.
В необъятном бардачке отыскал пластиковый раскладной стакан, пригубил водки, зажевал ветчиной, в салоне было тепло, тихо урчал двигатель, меня тут же сморило. Две мысли пронеслись в голове с пугающей очевидностью, прежде чем смежились веки — я совершенно выбит из колеи и, кажется, у меня подскочила температура.
Глава 14. Шесть дней до смерти
Меня опять будили самым нахальным образом, кто, я не мог разглядеть — за ночь стекла в машине запотели, виден был лишь размытый силуэт человека. Я нажал кнопку, стекло поехало вниз, в салон ворвался свежий утренний воздух, захотелось чихнуть, чихнул вместо приветствия и проснулся окончательно.
— Будьте здоровы, — услышал голос Ксении. — Не станете возражать, если я сяду в машину?
— А генерал меня потом из крупнокалиберных орудий не расстреляет?
— У него порох отсырел, — засмеялась женщина и открыла дверцу.
Собрав с пассажирского сиденья остатки ночного ужина, перекинул их назад, Ксения немного подождала, пока я стряхивал крошки на пол, и залезла в салон, аккуратным движением поправив юбку, чтоб не замять.
Она повернулась ко мне и неожиданно поцеловала в губы. Я уж было подумал, что сейчас начнется повторение банкета с раздеванием, внутренне напрягся, но продолжения не последовало. Это был поцелуй благодарности.
Ксения сидела рядом, в пол оборота ко мне и улыбалась, та прежняя задорная Носкова, что хохотала, откинув голову, когда я пришел знакомиться.
— Я должна извиниться…
— Ничего вы мне не должны.
— Не перебивайте, а то уйду. Я всю ночь готовилась к встрече с вами, увидев, что вы не уехали, можно сказать речь заучивала. Поэтому выслушайте меня, а потом делайте, что хотите.
В общем-то случилось именно то, что я и предполагал, Ксения только добавила красок в скудную палитру, расвеселив радугой унылый мартовский пейзаж. Вчера к ней с утречка заявилась пьяная вдрызг Дунька и с места в карьер начала угрожать страшными карами, если Ксения не исполнит ее указаний. Поначалу ясновидящая попросту опешила, все-таки не каждый день встречаешь крысу в юбке, говорящую человеческим языком без акцента, да еще и поддатую крепко. Как я ее понимаю! Мне самому пришлось в корне пересмотреть допотопные взгляды на нечистую силу, почерпнутые, в основном, из книжек, прежде чем я принял чертову троицу за данность. Чтобы сразу развеять сомнения в собственном существовании, крыса продемонстрировала изумленной Носковой несколько фокусов, носивших угрожающий характер, чем окончательно напугала молодую женщину. Внутренне сопротивляясь, я все же полюбопытствовал, что же это за фокусы такие, на что получил довольно туманный ответ — мне что, еще раз раздеться перед вами?
— Вы меня этим уже не удивите — возразил я.
— Хорошо, раз вы настаиваете…
Поколебавшись, Ксения задрала блузку к горлу, зажав ткань подбородком, слегка приспустила юбку, сверкнув трусиками, и я увидел идущую через весь живот наколку — Я вся твоя никитин! (Фамилия была неуважительно написана с маленькой буквы) Твоя на веки! (не слитно, а в два слова). Жирная стрелка под татуировкой указывала вниз.
— Есть еще на спине и ягодицах, выполненные в той же стилистике, но я их вам показывать не буду, — Ксения с улыбкой обвела взглядом салон автомобиля. — Места не хватит, чтобы оценить творчество крысы в перспективе. Если только вы выйдете из машины, отойдете на пару шагов от капота, а я раздевшись, повернусь спиной к ветровому стеклу.